мир!
Затем, как во сне, я услышал его крик: 'шляпа Хенаро!
Шляпа Хенаро!'
Я посмотрел на них. Они пристально смотрели на меня. Их
глаза были пронзительными. Я почувствовал боль в животе.
Внезапно у меня заболела голова, и мне стало плохо.
Дон Хуан и дон Хенаро смотрели на меня с любопытством.
Некоторое время я сидел рядом с машиной, а затем совершенно
автоматически я отпер дверцу и пустил дона Хенаро на заднее
сиденье. Дон Хуан последовал за ним и сел рядом. Мне
показалось это странным, поскольку он обычно садился на
переднее сиденье.
Я погнал свою машину к дому дона Хуана в каком-то
тумане. Я не был сам собой. В животе у меня было неспокойно,
и ощущение тошноты вытеснило мою трезвость. Я вел машину
механически. Я слышал, как дон Хуан и дон Хенаро подобно
детям смеялись и хихикали на заднем сидении. Я слышал, как
дон Хуан спросил меня: 'мы подъезжаем?'
Тут я увидел, что только сейчас обращаю внимание на
дорогу. Мы действительно были очень близко от его дома.
- Сейчас мы будем там, - пробормотал я.
Они взвыли от смеха. Они хлопали в ладоши и себя по
ляжкам.
Когда мы подъехали к дому, я автоматически выскочил из
машины и открыл перед ними дверцу. Дон Хенаро вышел первым и
поздравил меня с тем, что он назвал самой приятной и гладкой
поездкой, которая когда-либо была у него в жизни. Дон Хуан
сделал то же самое. Я почти не обратил на них внимание.
Я запер машину и едва добрался до дому. Прежде, чем
заснуть, я слышал, как хохотали дон Хуан и дон Хенаро.
Глава 19. Останавливание мира.
На следующий день, как только я проснулся, я начал
задавать дону Хуану вопросы. Он рубил дрова за домом, а дона
Хенаро нигде не было видно. Он сказал, что говорить не о
чем. Я указал на то, что добился успеха, оставаясь без
мыслей в то время, как наблюдал 'плавание на полу' дона
Хенаро, что я не хотел и не требовал никаких объяснений
совсем, но что моя сдержанность не помогла мне понять того,
что имело место. Затем, после исчезновения машины, я
автоматически замкнулся в поиске логического объяснения, но
это тоже не помогло мне. Я сказал дону Хуану, что моя
настойчивость в том, чтобы находить объяснения, не была
чем-то таким, что я изобрел сам, только для того, чтобы со
мной было трудно. Но это было нечто настолько глубоко
вросшее в меня, что преодолевало любое другое соображение.
- Это вроде болезни, - сказал я.
- Тут нет никаких болезней, - спокойно ответил дон
Хуан. - тут есть только индульгирование. Ты индульгируешь
себя, пытаясь все объяснить. В твоем случае объяснение
больше не нужно.
Я настаивал на том, что могу функционировать только при
условии порядка и понимания. Я напомнил ему о том, что я
коренным образом изменил свою личность за время нашей связи.
И что условием, которое сделало возможной такую перемену,
было то, что я имел возможность объяснить себе причины для
такой перемены.
Дон Хуан мягко засмеялся. Долгое время он ничего не
говорил.
- Ты очень умен, - сказал он, наконец, - ты
возвращаешься туда, где ты всегда был. Однако, на этот раз с
этим покончено. Тебе некуда идти назад. Я не буду больше
тебе всего объяснять. Что бы там Хенаро ни делал тебе вчера,
он делал это для твоего тела, поэтому позволь своему телу
решать, что есть что.
Тон дона Хуана был дружественным, но необычно
отрешенным, и это заставило меня почувствовать всепоглощаю-
щее одиночество. Я выразил свое чувство печали. Он
улыбнулся. Его пальцы мягко обхватили мою руку у локтя.
- Мы оба - существа, которые умрут, - сказал он мягко.
- Нет больше времени для того, что мы привыкли делать.
Сейчас ты должен использовать все неделание, которому я тебя
научил, и остановить мир.
Он опять сжал мою руку. Его прикосновение было твердым
и дружественным. Оно было вроде подтверждения тому, что он
заботится обо мне и имеет ко мне привязанность. И в то же
время оно давало мне впечатление непоколебимой целенапра-
вленности.
- Это мой договор с тобой, - сказал он, удерживая мою
руку на секунду. - теперь ты должен самостоятельно пойти в
эти дружественные горы.
Он указал подбородком на далекий гребень гор на
юго-востоке.
Он сказал, что я должен оставаться там до тех пор, пока
мое тело не скажет, что хватит, а затем