Карлос Кастанеда

Внутренний огонь (Часть 1)

ни осмеивание ее не являются частью чувства одиночества,

которое возникает у меня при воспоминании о тех глубинах.

- Наконец-то что-то дошло и до тебя, - сказал он. - нет ничего более

одинокого, чем вечность, и ничего более ужасного, чем быть просто

человеческим существом. Это еще одно противоречие: как может человек,

сохраняя ограничения своей человечности, все же весело и целеустремленно

входить в абсолютное одиночество вечности? Когда ты разрешишь эту загадку,

ты будешь готов к окончательному путешествию.

Я знал теперь совершенно определенно причину своей тоски: это

знакомое мне возвращающееся чувство, которое я всегда забываю, пока не

осознаю опять то же самое - беспомощность человеческого перед лицом

грандиозности этой вещи в себе, отражение которой я увидел в зеркале.

- Человеческие существа действительно ничто, дон Хуан, - сказал я.

- Я точно знаю, о чем ты думаешь, - сказал он. - конечно, мы ничто,

но именно это и составляет предельный вызов: мы, ничтожные, можем

действительно противостоять одиночеству вечности.

Неожиданно он изменил тему разговора, оставив меня с открытым ртом и

незаданным следующим вопросом. Он начал обсуждать нашу схватку с олли. Он

сказал, что, прежде всего, борьба с олли не была шуткой. Она, конечно, не

была связана с вопросом жизни и смерти, но и не была прогулкой на лоно

природы.

- Я выбрал эту методику, - сказал он. - потому что мой благодетель

показал мне ее. Когда я попросил его дать мне пример древней методики, он

почти раскололся от внутреннего смеха: моя просьба слишком напоминала ему

его собственный опыт. Его благодетель, нагваль Элиас, тоже дал ему резкую

демонстрацию этой же методики.

Дон Хуан сказал, что, поскольку он сам сделал деревянную раму для

зеркала, он должен был бы попросить меня сделать так же, но ему захотелось

узнать, что же случится, если рама будет прочнее, чем у него или у его

благодетеля. Обе эти рамы сломались, и каждый раз олли выходил наружу.

Он объяснил, что во время его собственной схватки с олли олли

растерзал раму на части, а он и его благодетель остались стоять с двумя

кусками дерева, в то время как зеркало утонуло и олли вышел из него.

Его благодетель знал, чего ожидать дальше. При отражении в зеркале

олли не так страшен, поскольку видишь лишь форму, какого-то рода массу, но

когда олли выходят, они, кроме того, что оказываются действительно

устрашающими, создают массу забот. Он заметил, что если олли вышли со

своего уровня, для них очень трудно вернуться обратно. То же обычно

случается с людьми: если видящие выходят на уровень этих существ, есть

шанс никогда больше не увидеть их.

- Мое зеркало разбилось от силы олли, - сказал он. - так что не было

больше окна, через которое олли мог бы вернуться, и он последовал за мной.

Он помчался за мной, перекатываясь в себе. Я побежал на всех четырех с

предельной скоростью, завывая от ужаса. Я бегал по холмам, как одержимый.

Все время олли сидел у меня на пятках.

Дон Хуан сказал, что его благодетель побежал за ним, но он был

слишком стар и не мог двигаться так быстро, однако у него оказалось

достаточно здравого смысла прокричать дону Хуану, чтобы тот вернулся, и

таким образом принять меры для освобождения от олли. Он закричал, что

собирается развести костер и что дон Хуан должен бегать по кругу, пока все

не будет готово. Он отправился для сбора сухих веток, а дон Хуан в это

время бегал вокруг холма, обезумев от страха.

Дон Хуан признался, что ему пришло в голову, пока он бегал по кругу,

что его благодетель в действительности наслаждается всем случившимся. Он

знал, что его благодетель был воином, способным прийти в восторг от любой

жизненной ситуации. Так почему бы и не от этой? На мгновение он так

разозлился на благодетеля, что олли перестал преследовать его, и дон Хуан

в каких-то непередаваемых выражениях обвинил своего благодетеля в

злобности. Его благодетель ничего не ответил, но, взглянув на олли,

маячившего позади дона Хуана, сделал жест непритворного ужаса. Дон Хуан

забыл о своем гневе и опять начал носиться по кругу.

- Мой благодетель был просто дьявольский старик, - сказал дон Хуан. -

он научился смеяться внутренне: это не отражалось на его лице, так что он

мог притвориться плачущим или гневающимся, когда в действительности