Карлос Кастанеда

Внутренний огонь (Часть 1)

во мне все одиночество

бесконечного пути воина.

Дон Хуан определил пределы этого пути, когда сказал, что новые

видящие - это воины полной свободы и их единственное устремление

направлено к окончательному освобождению, которое приходит, когда они

обретают полное сознание. Тут я понял с незамутненной ясностью, глядя на

эти осеняющие стены тени, что подразумевала женщина-нагваль, когда

сказала, что громкое чтение стихов - это единственное облегчение, какое

имеет ее дух.

Я вспомнил, как за день до этого она читала здесь, на этом дворике

кое-что для меня, но я не понял ее настойчивости, ее томления. Это было

стихотворение Хуана Рамона Хименеса 'Ора инманса', о котором она сказала,

что оно синтезирует для нее одиночество воинов, вышедших, чтобы уйти к

полной свободе:

Только птичка и колокол нарушали безмолвие...

Казалось, они беседуют с заходящим солнцем.

Золотистое молчание - вечер, сотканный из хрусталя.

Странствующая чистота развевает прохладные деревья,

И над всем этим прохладной реке снится,

Что она, попирая жемчуг,

Вырывается на свободу,

И тонет в вечности.

Дон Хуан и Хенаро подошли ко мне и смотрели на меня с выражением

удивления.

- Что мы действительно делаем, дон Хуан? - спросил я. - возможно ли,

чтобы воины готовили себя только к смерти?

- Ни в коем случае, - сказал он, мягко похлопывая меня по спине. -

воины готовят себя, чтобы сознавать, а полное сознание приходит к ним

только тогда, когда в них совершенно не останется чувства самодовольства:

только когда они ничто, они становятся всем.

Мы помолчали. Затем дон Хуан спросил меня, не нахожусь ли я в муках

жалости к себе. Я не ответил, так как не был уверен.

- Не жалеешь ли ты о том, что находишься здесь? - спросил дон Хуан с

тонкой улыбкой.

- Конечно, нет, - заверил его Хенаро. Затем он как бы заколебался. Он

почесал затылок и взглянул на меня, подняв брови. - может быть, ты

жалеешь? - спросил он. - или нет?

- Конечно, нет, - заверил его на этот раз дон Хуан. Он повторил тот

же жест: поскреб затылок и поднял брови. - а может быть, ты жалеешь? -

сказал он, - или нет?

- Конечно, нет! - загудел Хенаро, и оба они взорвались от

безудержного смеха.

Когда они успокоились, дон Хуан сказал, что чувство собственной

важности всегда бывает движущей силой всякого приступа меланхолии. Он

добавил, что воины обязаны иметь глубокое чувство печали, но эта печаль

тут только для того, чтобы заставить смеяться.

- У Хенаро есть что показать тебе, и это более захватывающее зрелище,

чем всякое самосожаление, на которое ты способен, - продолжал дон Хуан. -

это относится к положению точки сборки.

Хенаро сразу же стал ходить по коридору, выгнув спину и поднимая

колени до груди.

- Нагваль Хулиан показал ему, как ходить таким образом, - сказал дон

Хуан шепотом. - это называется походкой силы. Хенаро знает несколько

походок силы. Следи за ним пристально.

Движения Хенаро были действительно гипнотическими. Оказалось, что я

последовал за ним в его походке сначала глазами, а потом непреодолимо и

ногами. Я подражал его походке. Мы обошли двор и остановились.

Двигаясь, я заметил, что каждый шаг вносил в меня чрезвычайное

прояснение. Когда мы остановились, я был в состоянии острой

пробужденности: я слышал каждый звук, мог заметить любое изменение в свете

и тени вокруг. Я наполнился чувством срочных, угрожающих действий. Я

чувствовал себя чрезвычайно агрессивным, мускулистым, смелым. В этот

момент я увидел перед собой огромные пространства равнины: прямо передо

мной был лес. Громадные деревья вздымались, как стена. Лес был сумрачным и

зеленым, равнина - солнечной и желтой.

Мое дыхание было глубоким и странно ускоренным, но не настолько,

чтобы казаться ненормальным. Все же именно ритм моего дыхания заставлял

меня топтаться на месте. Мне хотелось пуститься в бег, вернее, этого

хотелось моему телу, но как раз тогда, когда я пустился, что-то остановило

меня.

Дон Хуан и Хенаро неожиданно оказались по бокам у меня. Мы пошли по

коридору - Хенаро был справа. Он подталкивал меня плечом: я чувствовал на

себе вес его тела. Он мягко направил меня налево, и мы повернули к

восточной стороне дворика. На мгновение у меня возникло впечатление, что