ее в
столицу, чтобы там разбогатеть с помощью ее способности целительства.
До того, как они отправились в город мехико, она предупредила его,
что они должны замаскировать себя, чтобы избежать колдуна. Она объяснила
ему, что ее мать тоже целительница и была обучена целительству
мастером-колдуном, который потребовал, чтобы она и ее дочь остались с ним
на всю жизнь. Молодой человек сказал, что он не стал расспрашивать жену об
их отношениях. Ему хотелось только освободить ее, так что он замаскировал
себя под старика, а ее под толстуху.
Но эта история не кончилась счастливо: ужасный человек поймал их и
держит в качестве заключенных. Они не осмеливаются снять свой маскарад
перед лицом этого кошмарного человека и в его присутствии ведут себя так,
как если бы они ненавидели друг друга, но в действительности между ними
существует привязанность, но они могут любить друг друга только то
короткое время, когда этот человек отсутствует.
Дон Хуан сказал, что молодой человек обнял его и сказал, что комната
дона Хуана, где он спит, является единственным безопасным местом в доме.
Не мог бы он выйти, чтобы последить, пока они будут заниматься любовью.
- Дом сотрясался от их страсти, - продолжал дон Хуан. - в то время,
как я сидел под дверью, чувствуя себя виноватым в том, что слушаю, и
запуганным до смерти от того, что тот человек может вернуться в любую
минуту. И действительно, я услышал, как он приближается к дому. Я постучал
в дверь и, не услышав ответа, вошел. Молодая женщина спала обнаженной, а
молодого человека нигде не было видно. Я никогда не видел перед собой
обнаженной красивой женщины. Я был еще очень слаб. Я слышал, как
чудовищный человек рыскал снаружи. Мое замешательство и мой страх были так
велики, что я упал без чувств.
История с деяниями нагваля Хулиана расстроила меня вконец. Я сказал
дону Хуану, что совершенно не понимаю ценности мастерства следопыта
нагваля Хулиана. Дон Хуан слушал меня, не делая никаких замечаний, и
позволил мне вновь и вновь возвращаться к тому же самому.
Когда мы, наконец, сели на скамейку, я чувствовал себя усталым. Я не
знал, что сказать, когда он спросил меня, почему его отчет о методах
обучения нагваля Хулиана так меня расстроил.
- Я не могу отделаться от чувства, что он шут, - сказал я, наконец.
- Но шутники не обучают никого преднамеренно с помощью своих шуток, -
возразил дон Хуан. - нагваль Хулиан разыграл магическую драму, которая
требовала смещения точки сборки.
- Он кажется мне очень себялюбивым, - настаивал я.
- Он кажется тебе таким, поскольку ты его судишь, - ответил дон Хуан.
- ты моралист. Я сам прошел через все это. Если ты чувствуешь себя таким
образом, слушая о действиях нагваля Хулиана, подумай о том, как я должен
был чувствовать себя, живя в его доме столько лет. Я судил его, ненавидел
его и завидовал ему - все в этой последовательности.
- Я также любил его, но моя ненависть была больше, чем любовь. Я
завидовал его легкости, его таинственной способности быть молодым или
старым по желанию. Я завидовал всей его атмосфере и больше всего его
влиянию на тех, кто оказывался в его окружении. Я готов был лезть на
стену, слушая, как он занимает людей интереснейшей беседой. У него всегда
было, что сказать, у меня - никогда, и я всегда чувствовал себя
некомпетентным и потерянным.
Откровения дона Хуана заставили меня почувствовать себя не в своей
тарелке. Мне хотелось, чтобы он изменил предмет разговора, поскольку я не
хотел слушать о том, что он был подобен мне. По моему мнению, он был
действительно несравненным. Он, очевидно, знал, как я себя чувствую. Он
рассмеялся и похлопал меня по спине.
- То, чего я хочу добиться своим рассказом о моей ненависти, это
сказать тебе нечто чрезвычайно важное: что положение точки сборки диктует
то, как мы ведем себя и что мы чувствуем.
Моим величайшим недостатком в то время было то, что я не понимал
этого принципа. Я был незрелым и жил самодовольством, так же, как и ты,
поскольку в этом месте находилась моя точка сборки. Видишь ли, я еще не
знал, что путь для изменения положения точки сборки - это установление
новых привычек, это волнение того, чтобы она сдвинулась. Когда она
действительно сдвинулась, было так, как если бы я только что открыл, что
единственный путь