Карлос Кастанеда

Внутренний огонь (Часть 1)

Шок от того, что я

увидел, был таким сильным, что я вскрикнул в ужасе, но не услышал звука

своего голоса. Вокруг простиралась совершенно живая картина всех описаний

ада моего христианского воспитания. Я увидел красноватый мир, горячий и

подавляющий, темный и пещеристый, без неба, без света, только в зловещих

отражениях красноватых отблесков, которые метались вокруг.

Хенаро опять начал идти, что-то потянуло меня за ним. Эта сила,

заставившая меня следовать за Хенаро, удерживала меня от того, чтобы

оглядываться: мое сознание было приклеено к движениям Хенаро.

Я видел, как Хенаро шлепнулся, словно он окончательно выдохся. В тот

момент, когда он коснулся земли и вытянулся для отдыха, что-то во мне

освободилось, и я опять был способен оглядеться. Дон Хуан смотрел на меня

инквизиторским взглядом: я стоял перед ним лицом к нему. Мы были на том же

месте, где сидели: на широком каменистом уступе на вершине небольшой горы.

Хенаро пыхтел и сопел, и то же делал я. Я покрылся испариной, волосы

совершенно намокли, а одежда была мокрой, хоть выжимай, словно меня

опустили в реку.

- Боже мой, что же это происходит! - воскликнул я совершенно серьезно

и с беспокойством.

Это восклицание прозвучало так глупо, что дон Хуан и Хенаро начали

смеяться.

- Мы пытаемся заставить тебя понять, что такое настройка, - сказал

Хенаро.

Дон Хуан мягко помог мне сесть и сел рядом.

- Помнишь ли ты, что произошло? - спросил он меня.

Я сказал, что помню, и он настоял на том, чтобы я рассказал ему то,

что видел. Его требование не соответствовало тому, что он говорил мне: что

единственная ценность моего опыта - это движение точки сборки, а не

содержание видений.

Он объяснил, что Хенаро пытался помогать мне и раньше, очень подобно

тому, как он только что сделал, но что я ничего не помнил. Он сказал, что

на этот раз Хенаро вел мою точку сборки так же, как и раньше, чтобы

собрать мир с другими из великих диапазонов эманаций.

Последовало долгое молчание. Я был нем, поражен, однако мое сознание

было ясным, как никогда. Я думаю, что понял, наконец, что такое настройка.

Что-то во мне, что я активизировал, сам не зная как, давало мне

уверенность, что я понял великую истину.

- Я думаю, что ты набираешь собственный момент движения, - сказал мне

дон Хуан. - пойдем домой: для одного дня и этого хватит.

- О нет, продолжай! - сказал Хенаро. - он сильнее быка. Его следует

еще подготовить.

- Нет! - сказал дон Хуан подчеркнуто. - мы должны беречь его силы. Он

и так уже достаточно получил.

Хенаро настаивал, чтобы мы остались. Он посмотрел на меня и

подмигнул:

- Взгляни, - сказал он мне, указывая на восточную цепь гор. - солнце

едва сдвинулось на дюйм на этих горах, а ты уже протопал в аду много

часов. Не кажется ли тебе это чем-то чрезвычайным?

- Не смейся над ним без необходимости! - запротестовал дон Хуан почти

неистово.

Тогда-то я и увидел их маневр: в это мгновение голос видения сказал

мне, что дон Хуан и Хенаро - это команда великолепных следопытов, играющих

со мной. Именно дон Хуан всегда выталкивал меня за пределы моих

возможностей, но он всегда позволял Хенаро перевесить. В тот день у дома

Хенаро, когда я вошел в опасное состояние истерического страха, когда

Хенаро допрашивал дона Хуана, следует ли меня еще толкнуть, а дон Хуан

уверял меня, что Хенаро развлекается за мой счет, Хенаро в

действительности боялся за меня.

Мое видение было настолько поразительным для меня, что я начал

смеяться. Оба они посмотрели на меня с удивлением, затем дон Хуан,

казалось, понял, что со мной происходит. Он сказал об этом Хенаро, и оба

они засмеялись, как дети.

- Ты взрослеешь, - сказал мне дон Хуан. - как раз вовремя: ты и не

слишком туп, и не очень-то блистаешь - точно так, как я. Но ты не похож на

меня в своих заблуждениях. Здесь ты больше подобен нагвалю Хулиану, за тем

исключением, что он был блистательным и в этом.

Он встал и потянулся. Он взглянул на меня совершенно проницающим,

свирепым взглядом, какой я когда-либо видел. Я встал.

- Нагваль никогда никому не позволяет узнать, что он начеку, - сказал

он мне. - нагваль приходит и уходит, не оставляя следов: свобода - это то,

что делает его нагвалем.

Его глаза мгновение горели, а затем закрылись облаками мягкости,