человечности и опять стали глазами дона Хуана.
Я едва удерживал равновесие: я безнадежно падал в обморок. Хенаро
прыгнул ко мне и помог сесть. Оба они сели по бокам.
- Ты собираешься получить толчок земли, - сказал мне дон Хуан в одно
ухо.
- Думай о глазах нагваля, - сказал Хенаро в другое.
- Толчок придет в тот момент, когда ты увидишь отблеск на вершинах
тех гор, - сказал дон Хуан и указал на высочайший пик высочайшей цепи.
- Ты никогда не увидишь опять глаз нагваля, - прошептал Хенаро.
- Иди с толчком туда, куда он поведет тебя, - сказал дон Хуан.
- Если ты подумаешь о глазах нагваля, то поймешь, что у монеты есть
две стороны, - шептал Хенаро.
Я хотел думать о том, что оба они мне шепчут, но мои мысли не
повиновались мне. Что-то давило на меня: я чувствовал, что сжимаюсь. Я
ощутил приступ тошноты. Я видел, как вечерние тени двигались быстро вверх
по восточным горам: мне казалось, что я бегу за ними.
- Итак, мы идем, - сказал Хенаро мне в ухо.
- Следи за большим пиком, следи за отблеском, - сказал дон Хуан в
другое.
Там, куда указал дон Хуан, действительно была точка особой яркости -
на высочайшем пике этой цепи. Я следил за последним отражающимся там лучом
солнца. Я чувствовал дыру в ямке под ложечкой, как если бы был на
плавательной доске на прибое.
Я почувствовал, а не услышал, отдаленный грохот землетрясения,
который внезапно охватил меня. Сейсмические волны были такими громкими и
такими огромными, что потеряли для меня всякий смысл: я был незначительным
микробом, извивающимся и скручиваемым.
Постепенно это движение замедлялось. Последовал еще один толчок и все
остановилось. Я попытался осмотреться. У меня не было никакого ориентира.
Казалось, я был посажен, как дерево. Надо мной был белый, сияющий,
немыслимо большой купол. Его присутствие возвышало меня. Я летел к нему,
скорее, был выброшен, как снаряд. У меня было чувство покоя, напитанности,
безопасности. Чем ближе я поднимался к куполу, тем интенсивнее становились
эти чувства. Наконец, они переполнили меня, и я потерял всякое ощущение
себя.
На следующий день дон Хуан, Хенаро и я отправились в Оаксаку. Пока мы
с доном Хуаном гуляли вокруг главной площади, а время приближалось к
вечеру, он внезапно начал говорить о том, что мы делали вчера. Он спросил
меня, понял ли я, о чем он говорил, когда сказал, что древние видящие
столкнулись с чем-то монументальным.
Я ответил ему, что понял, но не могу объяснить этого в словах.
- А как ты думаешь, что было главным в том, что мы хотели, чтобы ты
нашел на вершине той горы? - спросил он.
- Настройка! - сказал голос в мое ухо, и в то же мгновение я сам
подумал об этом.
Я обернулся в рефлексивном движении и натолкнулся на Хенаро, который
шел сразу за мной, следуя по пятам. Скорость моего движения поразила его.
Он захихикал, а затем обнял меня.
Мы сели. Дон Хуан сказал, что он очень мало может сказать о толчке,
который я получил от земли, и что воины всегда одиноки в таком случае, а
истинное осознание приходит гораздо позднее - после многих лет борьбы.
Я сказал ему, что моя проблема в понимании еще больше увеличивается
от того, что они с Хенаро совершают всю работу, а я просто пассивный
субъект, способный только реагировать на их действия. Я никогда в жизни не
смогу начать никакого действия, поскольку не знаю, ни каким, собственно,
должно быть это действие, ни того, как его начать.
- В этом именно вопрос, - сказал дон Хуан. - предполагается, что ты
еще не знаешь. Ты останешься здесь, сам по себе, чтобы реорганизовать на
собственной основе все, что мы для тебя делаем сейчас: эта задача стоит
перед всяким нагвалем.
Нагваль Хулиан сделал то же самое для меня, и гораздо более
безжалостно, чем мы поступаем с тобой. Он знал, что делает: он был
блестящим нагвалем, способным реорганизовать в несколько лет то, чему его
научил нагваль Элиас. Он сделал, вне всякого времени, нечто, что
потребовало бы целой жизни от тебя или от меня. Разница в том, что нагвалю
Хулиану требовалось только легкое указание - его сознание брало его и
открывало единственную имеющуюся дверь.
- Что ты имеешь в виду, дон Хуан, под единственной дверью?
- Я подразумеваю то, что когда точка сборки переходит некоторый
критический предел, то результат всегда одинаков