мной и тихо кивнул головой.
- Эта тема была очень трудна и для меня, - сказал он. - и я тоже
задавал много вопросов. Возможно, я был более эгоцентричным, чем ты. И
таким же противным. Придирки были единственным способом задавания
вопросов, который я знал. Ты же скорее воинственный инквизитор. В конце
концов, конечно, и ты, и я в равной степени надоедливы, но по различным
причинам.
Прежде чем сменить тему, дон Хуан добавил к нашей беседе об основных
ядрах еще одну вещь: то, что они открывали себя очень медленно, то
появляясь, то капризно уходя.
- Я не могу повторять слишком часто, что каждый человек, чья точка
сборки сдвинулась, может передвинуть ее дальше, - начал он. - и
единственная причина, по которой мы нуждаемся в учителе, заключается в
том, что кто-то должен постоянно подстегивать нас. В противном случае
нашей естественной реакцией будет остановка для того, чтобы поздравить
себя с окончанием такой большой темы.
Он сказал, что мы оба являемся хорошими примерами нашей
отвратительной тенденции поменьше касаться самих себя. Его бенефактор, к
счастью, будучи потрясающим 'сталкером', вообще не щадил его.
Дон Хуан сказал, что в течение их ночных путешествий по диким местам
нагваль Хулиан пространно обучал его природе собственной важности и
движения точки сборки. Для нагваля Хулиана собственная важность была
монстром с тремя тысячами голов. И тот, кто вступал с ней в бой, мог
победить ее одним из трех способов. Первый способ состоял в отсечении
каждой из голов по очереди, вторым было достижение таинственного состояния
бытия, называемого местом отсутствия жалости, которое разрушало
собственную важность, медленно убивая ее голодом, третьим была оплата
немедленного уничтожения тысячеголового монстра своей символической
смертью.
Нагваль Хулиан рекомендовал третий выбор. Но он говорил дон Хуану,
что считал бы себя счастливым, если бы мог выбирать. Для этого был дух,
который обычно решал, каким путем идти магу, и маг был обязан следовать
ему.
Дон Хуан сказал, что так же, как и он вел меня, его бенефактор
заставил его отсечь три тысячи голов собственной важности, одну за другой,
но результат был совершенно разным. В то время, как я реагировал очень
хорошо, он не реагировал на это вообще.
- Со мной была особая ситуация, - продолжал он. - с того самого
момента, как мой бенефактор 'увидел' меня, лежащим на дороге с пулевой
раной в груди, он знал, что я новый нагваль. Он действовал в соответствии
с этим. Он сдвинул мою точку сборки вскоре после того, как это позволило
мое здоровье. И я с легкостью увидел поле энергии в образе
человека-чудовища. Но это достижение, вместо того, чтобы помочь, как
предполагалось нагвалем, помешало дальнейшему движению моей точки сборки.
И в то время, как точки сборки других учеников двигались без остановки,
моя оставалась фиксированной на моей способности 'видеть' монстра.
- Но разве твой бенефактор не говорил тебе, что делать с этим? -
спросил я, озадаченный ненужным затруднением.
- Мой бенефактор не верил в передачу знания по наследству, - сказал
дон Хуан. - он считал, что знание, переданное таким образом, теряет свою
эффективность. Не было такого, чтобы кто-то нуждался в нем. С другой
стороны, если о знании лишь намекали, заинтересованный человек должен был
придумать способ, чтобы потребовать это знание.
Дон Хуан сказал, что разница между его методом обучения и методом его
бенефактора заключается в том, что он сам верит в свободу выбора. Его
бенефактор ее отрицал.
- А учитель твоего бенефактора, нагваль Элиас, рассказал тебе о том,
что происходит? - настаивал я.
- Он пытался, - сказал дон Хуан и вздохнул. - но я действительно был
невыносим. Я видел все. Я просто позволял двум людям говорить мне все, что
угодно, но никогда не слушал того, что они мне говорили.
Чтобы выйти из этого тупика, нагваль Хулиан решил заставить дон Хуана
выполнить еще раз, но уже другим путем, свободное движение его точки
сборки.
Я перебил его вопросом, произошло ли это до или после его переживания
в реке. История дон Хуана не имела хронологического порядка, который мне
так нравился.
- Это случилось несколькими месяцами позже, - ответил он. - и ни на
миг не думай, что я действительно изменился