Михаил Белов

Иисус Христос или путешествие одного сознания (гла

и ее отцом, пообе-

щавшим меня изрубить на мелкие кусочки ножом для шинковки капусты, ес-

ли я хоть пальцем трону Вику. Во мне не было беса противоречия. Я хо-

тел только, чтобы она перестала появляться видениями в том качестве, в

каком она появлялась передо мной, издеваясь надо мной так, как будто

соотношение силы, ума и возраста ей позволяло это делать. Не знаю ка-

кая, но какая-то сила повернула меня от их дома. Возможно, это был мой

собственный компромисс с самим собой, так как стопроцентной увереннос-

ти в том, что это происходит в объективной реальности, у меня не было,

а просто так осуществлять свои угрозы я просто не имел права. Иначе бы

я просто стал не собой, сделав это. Тем не менее, когда я пришел до-

мой, разборки продолжились. Павитрин мне так внушал убить Вику, что я

начал колебаться. 'Ты не мужчина, если это не сделаешь, она же тебя

убивает'. Я же не мог себя поднять, чтобы пойти на это, хотя душой это

уже делал. В это время ко мне на ум пришли слова доктора Фалькова из

его книги 'Идеальное сознание', которую я прочел этой зимой: 'Даже су-

масшествие не может оправдать убийство'. Это означало, что в случае

Викиной невиновности я буду нести этот грех до тех пор, пока его не

искуплю, пока меня не простят ее родители. Я остался сидеть в кресле,

а потом лег спать.

Спустя неделю, когда я работал на огороде, я пережил такое раска-

яние по поводу всех этих своих мыслей, что не знал как его искупить. Я

написал Вике объяснительное письмо по поводу всех прошлых наших отно-

шений с ней, оправдываясь, что я имел право так относиться к ней и ко-

торое она, разорвав после прочтения на две части, одну половину оста-

вила себе, вторую отдала мне. Все это было очень непонятно.

По сюжету психоза, из которого я выходил не только субъективно,

но и объективно, я принял посвящение от всех его участников, в первую

очередь от вымотанного Павитрина, который меня, хотя и оказавшегося в

таком положении, не смог сломить. Я лежал в то утро в постели. Ночь я

не спал, посвятив ее 'парапсихологической войне'. Она заключалась в

объединении психической энергии всех свидетелей моего положения через

мои глаза и убиванием Павитрина этим лучом. Война шла не на жизнь, а

на смерть. Странным для меня было то, что после очередной передышки

при набирании сил для очередного объединения соратников, вдруг я

скользнул своим вниманием вверх, и у меня над головой откуда-то из

воздуха появились краски моего существа, которое в ходе этой войны и

от осознания своего положения давно стало бесцветным и придавленным.

Здесь же я вдруг словно вспомнил себя, коснувшись на мгновение созна-

нием этих цветных красок, на мгновение проявившихся из параллельного

мира. Эти краски тут же усвоились моими чувствами, оживив их, и сразу

исчезли под парапсихологическим давлением Павитрина. Но для меня это

была отдушина. Я вспомнил, каким я был раньше, и теперь знал, каким

должен стать сейчас, несмотря на то, что это чувство уже уносилось

вместе с памятью под унижающей меня реальностью. После еще двух актов

войны во время очередной передышки я захотел сходить в туалет. Подняв-

шись без задней мысли и отгоняя дрожь, охватывающую все тело, я встал

и пошел. На обратном пути, подходя к кровати, я перестал справляться с

дрожью и меня начал бить озноб. Казалось, что движение одной стороной

туловища пронизывает насквозь все тело, и что от этих вибраций телом

может нарушиться работа какого-нибудь жизненно важного органа. Ложась

в постель, в какое-то мгновение я почувствовал, что этот поход в туа-

лет чуть не обошелся мне жизнью, сразу неожиданно вспомнив того боль-

ного в Усть-Ивановке, который погиб у меня на глазах 4 года назад. В

моей дрожи и его было что-то общее.

Я лежал, тяжело дыша, и успокаивал свою дрожь. Но успокаивать не

хотелось. Я не знал, что мне делать. Может быть, в самом деле пойти в

больницу, как требовали некоторые мои подруги, боящиеся за разглашение

мной информации. Я пообещал это сделать утром. Проснулся я около вось-

ми, собрал свои вещи, закрыл дом и пошел. Я шел в неизвестность. В

вечную неизвестность. Каким я буду после транквилизатора? Отойду ли, и

смогу ли я восстановить после себя в том виде, каком я был, или тело

останется навсегда с каким-нибудь придурковатым выражением лица, а ду-

ша, не способная себя осознать и потерявшая контроль за своим телом,