Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 1)

сумело ни ослабить эксплуатацию неимущих имущими, ни уменьшить

широкими реформами социальное неравенство, ни повысить общее

благосостояние. Впрочем, обвинять в этом ведущую католическую

иерархию было бы несправедливостью: для подобных преобразований

еще не было материальных средств, ни экономических, ни

технических. Не случайно зло мира ощущалось испокон веков и

вплоть до нового времени неустранимым и вечным, и католицизм,

по существу, обращался, как и остальные религии, лишь к

'внутреннему человеку', учил личному совершенствованию. Но

времена изменились, материальные средства появились, и заслуга

всего исторического процесса, а не самой Розы Мира в том, что

она сможет теперь смотреть на социальные преобразования не как

на внешнее, обреченное на неудачу и не заслуживающее усилий, но

ставить их в неразрывную связь с совершенствованием внутреннего

мира человека: теперь это два параллельных процесса, которые

должны друг друга восполнять. Нередко слышишь: 'Христианство не

удалось'. Да, если бы оно все было в прошлом, можно было бы

говорить, что в социальном и всемирно-нравственном отношении

оно не удалось. 'Религия не удалась'. Да, если бы религиозное

творчество человечества исчерпалось тем, что уже создано,

религия в только что упомянутом смысле действительно не удалась

бы. А пока справедливо говорить об этом только так: добиться

существенного уменьшения социального зла старые религии не

могли, так как не располагали необходимыми для этого

материальными средствами, и отсутствие этих средств вызвало их

отрицательное отношение ко всем подобным попыткам. Этим был

подготовлен безрелигиозный этап цивилизации. В XVIII веке

пробудилась социальная совесть. Социальная дисгармония была

наконец почувствована и осознана как нечто недопустимое,

оскорбляющее, требующее преодоления. Конечно, это находилось в

связи с тем, что начали появляться недостававшие для этого

материальные средства. Но старые религии не сумели этого

понять, не захотели этими средствами воспользоваться, не

пожелали возглавить процесс социального преобразования, и

именно в этой косности, в этой умственной лени, в этой идейной

неподвижности и узости - их тягчайшая вина. Религия

дискредитировала себя своей вековой беспомощностью в этом

отношении, и не приходится удивляться противоположной

крайности, в которую впала Европа, а затем и другие континенты:

преобразованию общества чисто механическими средствами при

полном отказе от духовной стороны того же процесса. Нечего,

конечно, удивляться и итогу: потрясениям, каких не видал мир,

масштабам жертв, какие никогда не рисовались даже в бреду, и

такому снижению этического уровня, самая возможность которого в

XX веке представляется до сих пор многим мрачной и трагической

загадкой. На старые религии падает в значительной степени

ответственность за глубину и упорство последующего

безрелигиозного этапа, за духовную судьбу миллионов душ,

которые, ради борьбы за справедливое мироустройство,

противопоставили себя религии вообще и этим вырвали корни

своего бытия из лона мировой духовности. Но истинная

религиозная деятельность есть своего рода общественное

служение, а истинное общественное служение есть в то же время

религиозная деятельность. Никакое религиозное делание, даже

подвиг инока, не может быть изолировано от общего, от труда на

пользу всемирного просветления; и никакая общественная

деятельность, кроме демонической, не может не влиять на

увеличение суммы мирового добра, то есть не иметь религиозного

смысла. Биение социальной совести, действенное социальное

сострадание и сорадование, неустанные практические усилия ради

преобразования общественного тела человечества - вот второе

отличие Розы Мира от старинных религий.

Третье отличие: динамичность ее воззрений. Религии, не

чуждые представлениям о метаистории, уже были: иудаизм, раннее

христианство, но лишь в далекие от нас и притом короткие

периоды своего становления они пытались духовно осмыслить

текущий исторический процесс. В те короткие, полузабытые эпохи

поразительные прозрения Апокалипсиса оставались прикрытыми от

глаз людей покровом иносказаний и недомолвок; шифр образов

допускал всевозможные толкования. Подлинного осмысления