Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 1)

потенциально заложенных в нем органов духовного

зрения, духовного слуха, глубинной памяти, способности к

произвольному отделению внутренних, иноматериальных структур

человека от его физического тела. Начнутся странствия по

иноматериальным мирам, по открывающимся слоям Шаданакара. То

будет век Магелланов планетарного космоса, Колумбов духа.

Какая же система взглядов на личность, на ее ценность, на

ее права и долженствование, на пути ее совершенствования будет

способствовать водворению нового психологического климата,

ускорит наступление этого золотого века?

Именно в том факте, что личность содержит единоприродные с

Божеством способности творчества и любви, заключена ее

абсолютная ценность. Относительная же ее ценность зависит от

стадии ее восходящего пути, от суммы усилий - ее собственных и

Провиденциальных, - затраченных на достижение ею этой стадии, и

от того, в какой степени она эти способности богосотворчества и

любви выявляет в жизни.

Земной отрезок космического пути восходящей монады являет

собой такой этап, на котором ее способности к творчеству и

любви уже могут и должны распространяться на окружающую ее

природную и искусственную среду, ее совершенствуя, - то есть

преодолевая в этой среде тенденцию к изолированному

самоутверждению частей и частиц за счет других. Зло заключается

именно в такой тенденции, как бы она ни выражалась. Формами и

масштабами оно разнообразно почти до бесконечности, но основа

всегда одна и та же: стремление к утверждению себя за счет

остальных и всего остального.

Старинные религии усматривали мерило относительной

ценности личности в степени выполнения ею предписаний данного

религиозно-нравственного кодекса. Религии аскетической окраски

наивысшей ступенью полагали святость, понимая под нею чистейший

образец иноческого служения либо мученичество за веру. При этом

любовь отступала на второй план. Иноческий или мученический

подвиг совершался не в силу любви к людям и ко всему живому, но

в силу жажды воссоединения с Богом и избавления от посмертных

мук. Конечно, я имею здесь в виду доминирующее направление,

преобладающее настроение, а не образы таких изумительных

отдельных деятелей, апостолов любви, как св. Франциск,

Рамаджуна или Миларайба. Как это ни чудовищно для нас, но даже

вечные мучения грешников в аду не вызывали в большинстве

адептов этих религий стремления к тому, чтобы просветить

мировые законы, в том числе и закон возмездия или кармы. Вечное

возмездие за временное нарушение их казалось справедливым актом

Божества или во всяком случае (как в брахманизме) непререкаемым

и абсолютно непреодолимым законом. Будда как свеча горел огнем

сострадания, но и он учил только тому, как вырваться из круга

железных законов мира, а не тому, как просветить и преобразить

их. Что касается творчества, то его врожденность монаде не

сознавалась совсем, даже понятия такого не было, а конкретным

видам творчества, доступным человеку, не придавалось значения,

исключая религиозное творчество в узком смысле: духовное

делание, богословие, проповедничество, храмовое строительство,

культ.

Другие религии, не склонные к аскетизму, как ислам и

протестантизм, видоизменили этот идеал, расширили его и, вместе

с тем, снизили, сделав его более доступным, более народным,

вплоть до исполнения нескольких заповедей по отношению к Богу,

к государству, к ближайшему окружению, к семье и, наконец, к

самому себе. Приходится повторить, что ни та, ни другая группа

религий задач преобразования общества, и тем более природы, ни

перед кем не ставила. Сообразно этому представление и о

долженствовании личности оставалось ущербным и узким.

Естественно, что подобные задачи, но в крайне упрощенном виде,

были поставлены наконец учениями безрелигиозными.

Провозглашался сниженный и противоречивый этический идеал,

механически сочетавший некоторые прогрессивные черты с такими,

которые шли вразрез с этическим минимумом, давно, казалось бы,

бесспорным. Вспомнили старую формулу 'цель оправдывает

средства' и, опасаясь провозгласить ее с честной

откровенностью, стали пользоваться ею практически. При

характеристиках и оценках исторических явлений их моральное

качество игнорировалось полностью; вердикты выносились лишь