три, а
соприкосновений два.
Аристотель. Да.
Парменид. Таким образом, всегда, когда присоединяется один [член], прибавляется также одно
соприкосновение и выходит, что соприкосновений одним меньше сравнительно с числом членов
соединения. Действительно, насколько первые два члена превысили соприкосновения, то есть
насколько число их больше сравнительно с числом соприкосновений, точно настолько же каждое
последующее их число превышает число всех соприкосновений, так как дальше уже одновременно
прибавляется единица к числу членов и одно соприкосновение к соприкосновениям.
Аристотель. Правильно.
Парменид. Итак, сколько бы ни было членов, число соприкосновений всегда одним меньше.
Аристотель. Это так.
Парменид. Но если существует только одно, а двух нет, то соприкосновения не может быть.
Аристотель. Как же так?
Парменид. Ведь мы утверждаем, что другое - не-единое - не есть единое и ему не причастно,
коль скоро оно другое.
Аристотель. Конечно, нет.
Парменид. Следовательно, числа в другом нет, так как в нем нет единицы.
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Следовательно, другое - и не единица, и не два, и к нему вообще неприменимо имя
какого бы то ни было числа.
Аристотель. Да, неприменимо.
Парменид. Значит, единое только одно и двух быть не может.
Аристотель. Очевидно, нет.
Парменид. А потому нет и соприкосновения, коль скоро нет двух.
Аристотель. Нет.
Парменид. Следовательно, единое не соприкасается с другим и другое не соприкасается с
единым, так как соприкосновения нет.
Аристотель. Конечно.
Парменид. Итак, согласно всему этому единое и соприкасается и не соприкасается с другим и с
самим собой.
Аристотель. Выходит, так.
Парменид. Но не будет ли оно также равно и неравно себе самому и другому?
Аристотель. Каким образом?
Парменид. Ведь если допустить, что единое больше или меньше другого или, наоборот, другое
больше или меньше единого, то - не правда ли - они не будут сколько-нибудь больше или меньше
друг друга в силу самих своих сущностей, то есть в силу того, что единое - это единое, а другое -
другое в отношении к единому? Но если кроме своей сущности то и другое будет обладать еще и
равенством, то они будут равны друг другу; если же другое будет обладать великостью, а единое -
малостью или единое будет обладать великостью, а другое - малостью, тогда та из идей, к которой
присоединится великость, окажется больше, а к которой присоединится малость - меньше. Не
правда ли?
Аристотель. Непременно.
Парменид. Значит, существуют обе эти идеи - великость и малость. Ведь если бы они не
существовали, они не могли бы быть противоположны одна другой и пребывать в существующем.
Аристотель. Не могли бы.
Парменид. Но если в едином пребывает малость, то она содержится либо в целом, либо в его
части.
Аристотель. Непременно.
Парменид. Допустим, что она пребывает в целом. Не будет ли она в таком случае либо
равномерно простираться по всему единому, либо охватывать его?
Аристотель. Очевидно, будет.
Парменид. Но, простираясь равномерно по единому, не окажется ли малость равна ему, а
охватывая его - больше, чем оно?
Аристотель. Как же иначе?
Парменид. Выходит, что малость может быть равной чему-либо или больше чего-либо и
выступать в качестве великости или равенства, а не в качестве самой себя.
Аристотель. Нет, это невозможно.
Парменид. Итак, малость не может находиться в целом едином, разве только в его части.
Аристотель. Да.
Парменид. Однако и не во всей части, иначе роль малости будет та же, что и в отношении к
целому, то есть она будет или равна или больше той части, в которой будет находиться.
Аристотель. Да, непременно.
Парменид. Итак, малость никогда не будет находиться ни в чем из существующего, раз она не
может пребывать ни в части, ни в целом; и значит, не будет ничего малого, кроме самой малости.
Аристотель. Выходит, что не будет.
Парменид. Следовательно, в едином не будет и великости: ведь тогда окажется большим нечто
другое, помимо самой великости, а именно то, в чем будет содержаться великость, и вдобавок при
отсутствии малости, которую это великое должно превосходить, если оно действительно велико.
Но последнее невозможно, так как малость ни в чем не находится.
Аристотель. Верно.
Парменид. Но сама великость больше одной только малости и сама малость меньше одной
только великости.
Аристотель. Конечно.
Парменид. Следовательно, другое не больше и не меньше единого, так как оно не содержит ни
великости, ни малости; далее, эти последние обладают способностью