Согьял Ринпоче

Книга жизни и практики умирания

и параллели, что существуют между всеми разными уровнями сознания. Мастера часто прибегают к этому сравнению, чтобы показать, как трудно поддерживать сознавание в состояниях бардо. Многие ли из нас сознают изменение сознания, когда засыпают? Или в тот момент сна, когда сновидения еще не начались? Многие ли из нас сознают, видя сон, что видят сон? Представьте же, насколько трудно будет оставаться сознающим в бурной путанице посмертных бардо.

То, как ведет себя ваш ум в состоянии сна и видения сновидений, показывает, как ваш ум поведет себя в соответствующих состояниях бардо; например, то, как вы реагируете сейчас в своих сновидениях, при кошмарах и когда вам снятся препятствия, показывает, как вы можете реагировать, когда умрете. Поэтому йога сна и сновидений играет такую важную роль в подготовке к смерти. Тот, кто понастоящему практикует ее, стремится поддерживать, постоянно и непрерывно, свое сознавание природы ума в течение дня и ночи, и таким образом непосредственно использовать различные фазы сна и сновидений, чтобы знать и уверенно узнавать то, что будет с ними происходить в разных бардо во время смерти и после нее.

Итак, мы часто обнаруживаем два других бардо внутри естественного бардо этой жизни: это бардо сна и сновидений, и бардо медитации. Медитация – занятие дневное, а йога сна и сновидений – ночное. В традиции, к которой принадлежит Тибетская Книга Мертвых, эти два добавляются к Четырем Бардо, составляя вместе Шесть Бардо.

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ НА ЛАДОНИ

Для каждого из бардо есть собственный набор указаний и практик медитации, которые точно направлены на эти реальности и присущие именно им состояния ума. Поэтому эти духовные практики и обучение, разработанные для каждого из состояний бардо, позволяют наиболее полно использовать их и предоставляемые ими возможности для освобождения. Относительно бардо существенно важно понять следующее: следуя обучению в этих практиках, действительно возможно сознавать эти состояния ума еще при жизни. Мы можем действительно пережить их здесь и сейчас.

Такое полное овладение различными измерениями ума может показаться очень трудным человеку Запада, однако его вполне можно достичь. Куну Лама Тензин Гьялцен был превосходным мастером, уроженцем гималайской области Северной Индии. В молодости он встретил в Сиккиме Ламу, который посоветовал ему отправиться в Тибет, чтобы изучать буддизм. Так он отправился в Кхам, в Восточном Тибете, где воспринимал учения некоторых из величайших Лам, включая моего мастера Джамьянга Кхьенце. Знание санскрита вызывало уважение к Куну Ламе и открыло перед ним много дверей. Мастера охотно учили его, надеясь, что он вернет их учения в Индию, где, как знали мастера, они почти исчезли, и распространит их там вновь. За время пребывания Куну Ламы в Тибете, он стал высоко учёным и обрел высокие постижения.

Затем он вернулся в Индию и жил там как истинный аскет. Когда мой мастер и я покинули Тибет и отправились в паломничество по Индии, мы повсюду искали его и наконец нашли в Бенаресе. Он жил при индуистском храме. Никто не знал, кто он такой, и даже, что он буддист, не говоря уже о том, что он мастер. Они знали его как мягкого в обращении йога, ведущего себя как святой, и подносили ему пищу. Когда я думаю о нем, то всегда говорю себе: «Наверное, таким был Св. Франциск Ассизский».

Когда тибетские монахи и Ламы впервые оказались в изгнании, Куну Лама был выбран учителем грамматики и санскрита в школе, основанной для них Далайламой. Многие высокоученые Ламы учились там у него, и все они считали его превосходным преподавателем языка. Но однажды ктото задал ему вопрос об учениях Будды. Он дал на него очень исчерпывающий ответ. Тут ученики стали задавать ему еще вопросы, и обнаружили, что он знает ответы на все, что бы они ни спросили. Он фактически мог изложить любое учение, о котором его спрашивали. Таким образом, его слава разнеслась повсюду, и вскоре он уже учил членов каждой из различных школ буддизма их собственным доктринам. Тогда Его Святейшество Далайлама сделал его своим духовным руководителем. Он признает, что Куну Лама вдохновил его на создание его учения и практики сострадания. Фактически, Куну Лама и был живым примером сострадания. Но все же он не изменился, даже когда прославился. Он попрежнему носил ту же самую старую одежду и жил в маленькой келье. Когда ктолибо приносил ему подарок, он дарил его следующему посетителю. И если ктонибудь готовил ему пищу, он ел; если же нет, обходился без нее.