ребята крутые. Ну и парни с таможни тоже обычно не веселятся, когда не могут найти товар, на который они уже навострились. Может быть, кто то из них шибанул меня по башке прикладом. Может быть, я лежу сейчас где нибудь в Бельвю, в больничной палате, и мне снитесь вы и Роланд, а они пишут объяснительную начальству, что так вот нехорошо получилось: в ходе допроса я оказал злостное сопротивление и им пришлось меня успокаивать в срочном порядке.
— Это не одно и то же.
— А почему? Потому что вы умная, активная в смысле общественном черная дама без ног, а я наркоман из Ко Оп— Сити?
Он сказал это с улыбкой, как бы в шутку, но Одетта набросилась на него, оскорбленная:
— Прекратите меня называть черной!
Он вздохнул.
— Хорошо, но мне нужно привыкнуть.
— И вам все таки стоило записаться в дискуссионный клуб.
— Мать твою, — сказал Эдди, и по взгляду ее он понял, что разница между ними заключается не только в цвете кожи: они разговаривали друг с другом как бы с двух островов, разделенных временем. Ничего не поделаешь. Слово не воробей. — Я не хочу с вами спорить. Я просто хочу, чтобы вы наконец поняли, что это — не сон, вот и все.
— Может быть, я и приму этот третий ваш вариант, пока… ситуация эта… не изменится так или иначе, но на одном я буду настаивать: между тем, что случилось со мною и с вами, существует огромная разница. Настолько огромная, что вы ее проглядели.
— Тогда подскажите мне.
— Ваше сознание, скажем так, непрерывно. А в моем существуют провалы. Разрывы.
— Я не понимаю.
— Я имею в виду, что мы можете вспомнить все. От точки до точки. Самолет, вторжение этого… этого… ну, его… — Она кивнула в сторону гор с явным неудовольствием. — Как вы прятали наркотики, как вас забрали таможенники и все остальное. История фантастическая, но в ней нет никаких выпадающих звеньев.
— А й меня все по другому. Я вернулась из Оксфорда, меня встретил Эндрю, мой шофер, и привез меня домой. Я приняла ванну и собиралась ложиться спать: у меня голова разболелась ужасно, а сон — самое лучшее средство от действительно сильной боли. Но дело близилось к полуночи, и я решила сначала посмотреть новости. Кое кого из нас отпустили, но большинство так и соталось сидеть в каталажке. Мне хотелось узнать, может быть, их уже тоже выпустили.
Я вытерлась, надела халат и пошла в гостиную. Включила телевизор. Обозреватель начал передачу с последней речи Хрущева об американских советниках во Вьетнаме. Он сказал: «У нас есть документальные кадры из…», — и вдруг все исчезло, а я оказалась на этом пляже.