не то, что виделось внутренним зрением. Их глаза уже не могли больше видеть этого Пятикнижия, где столько было наворочано под воздействием мимолетных исторических импровизаций, что ничего уже нельзя было разворочать для применения в новых условиях. Что было делать?
Долго ли думали, неизвестно, но решение приняли единственно соответствующее уровню всей затеи - было объявлено, что, оказывается, Бог, наряду с законом, дал Моисею еще и некие устные толкования, а раввины являются носителями этих сведений. Где были эти толкования раньше, как они попали к раввинам, и почему эти толкования держались столетиями в секрете - не уточнялось. В большой игре не до мелочей. Если на кону лежит миллион долларов, а я бросаю на стол сразу два козырных туза, несмотря на то, что все тузы вообще на памяти игроков вышли тремя ходами ранее в "бито", то кто меня будет спрашивать, где я взял сразу два козырных туза? Мне или отдадут кон слабонервные, или удалят на две минуты стойкие. Но никто не спросит меня - где взял два козырных туза? Всем ведь ясно - из рукава…
Так Талмуд, как толкование закона, стал выше самого закона. Закон умер, да здравствует Талмуд. Если раньше закон был отличительным признаком жизни еврея, то после Рима таких признаков не осталось. Талмуд такой признак породил снова. Теперь в соответствии с положениями Талмуда обыденная жизнь еврея абсолютно отличалась от жизни любого другого рядом живущего народа. Это разительно бросалось в глаза в еде, способе ее приготовления, одежде, манере поведения, праздниках, повседневных формах общения, внешнем облике, прическе и т.д. Одного обрезания, чтобы выделять своих от чужих уже было мало, нужны были внешние атрибуты (обрезание, конечно, наглядно, но его трудно сделать внешней приметой). Талмуд их разработал, эти приметы, и пометил ими евреев для всех остальных людей.
Из-под Талмуда можно было уйти в христианство. И евреи уходили. Человек хочет свободы, кем бы он ни был, и держать его в постоянном напряжении страха, что он съест что-либо приготовленное не так, как устно говорил Иегова Моисею, или в субботу сделает что-то, что можно посчитать со слов Иеговы Моисею работой (а таких слов, переданных разговорчивым Иеговой, становилось с каждым годом все больше и больше), трудно. Поэтому, чтобы он не бежал в христианство, из Ямнии, где до этого все писалось тайно и распространялось через раввинов, через синагоги, по общинам, выходит указ, который распространяется явно и в котором говорится о том, что еврей может принимать