их возможностям, многократно превышавшим возможности
простых людей, и естественно, чаще других становились жертвами мошенников и
грабителей. В отличие от остального населения, у них оставалось еще что
грабить.
Очередной арестованный, который был направлен к следователю, чей рассказ
привожу я здесь, обвинялся в том, что в ресторане, танцуя вальс с женой
местного делового человека, похитил у нее прямо с шеи драгоценное ожерелье.
- Я не поверил, что это можно сделать во время танца, когда обе руки его
были заняты, и чтобы она не заметила этого. Но улика была налицо - ожерелье
нашли у него в кармане там же в ресторане. И второе, он сам не отрицал
этого. Так что формально дело было решенное: улика и признание налицо -
чего еще? Откровенно говоря, если бы он отрицал, что сделал это - можно
было бы допустить, что ему подбросили, когда начался переполох. Такие
случаи бывали. Если бы он сказал: "Не брал! Ничего не знаю", - дело бы
повисло в воздухе. Может, мне пришлось бы отпустить его. Но он сам
признался, что сделал это. "Блефует! " - подумал я. Зачем? Тут свои игры
могли быть. Так что как привели мне его для допроса, я так сразу и сказал
ему, что не верю, чтобы во время вальса можно было незаметно снять
ожерелье. Сказал, чтобы говорил правду: зачем согласился принять на себя
чью-то вину? А то, мол, хуже будет. Ну ему, видно, всякие страхи наговорили
про ЧК, он побледнел даже, говорит: "Я признался уже. Это я сделал". Я
спрашиваю: "Как?" И тут он начинает мне врать (вернее, я думал, что врет),
будто может взглядом предметы двигать. Я разозлился даже. Думаю:
"Образованный. Надо мной смеется. Издевается надо мной". "Ладно, - говорю.
- Докажешь, отпущу. Если врешь, пущу в расход. Вот часовой - свидетель". А
часовой тогда не снаружи, не в коридоре, а прямо в кабинете у дверей стоял.
Такое правило было. Одним словом, кладу перед собой на стол первое, что под
рукой оказалось, - партийный билет. Всегда его с собой носил, понятно.
Говорю ему: "Давай, двигай". Он напрягся весь, лицо даже другое стало,
постарел вроде. "Ну, - думаю, - Ваньку ломает". Не верю. А потом, гляжу,
поехал мой партбилет, прямо к нему поехал. Как за ниточку потянул. Глазам
не верю. И часовой тоже глядит и рот открыл даже. Подъехал к краю стола и
прямо прыг ему в руки. "Вот, - говорит, - так и с ожерельем было". Я
партбилет беру у него, думаю: "Отпускать надо". И тут, как молния, мысль у
меня: "Ведь партбилет-то мой в руках арестованного оказался! Ведь если это
станет известно..." Тем более, что часовой все видел. Все за секунду решать
надо было. Чего же решать, ясно все. Короче, часовому кивнул: мол, в
камеру! Как уходил он, чудотворец этот, посмотрел на меня. Думаю, понял
все. Как вышли они, я оформил все. И передал на подпись. На другой день,
кажется, и расстреляли его. Как раз партия собралась. А я запомнил случай
этот. И как это делал он. Кому ни скажу, не верят. А я сам видел.
Конечно, революционный террор, а затем репрессии сталинских лет пришлись в
первую очередь по людям неординарным, отличавшимся от других. В том числе и
по людям, вызывавшим недоумение, зависть или страх окружающих. Были, в
частности, люди, обладавшие паранормальными способностями, - ведуны,
колдуны и шаманы. Какое-то время казалось, что подобные люди, носители
этого дара, исчезли в народе окончательно и безвозвратно.
Но минуло страшное время, и такие люди необъяснимым образом стали вдруг
объявляться то в одном, то в другом конце страны. В том числе и те, кто
обладает способностью воздействовать на предметы, передвигать их. Причем
почти каждый из них так или иначе имел, оказывается, в своем роду колдунов,
ведунов, шаманов.
В условиях эксперимента.
Как правило, телекинез - лишь одна из паранормальных способностей. Правда,
способность эта достаточно наглядна и убедительна, что особенно важно в
обществе, где паранормальное до последнего времени отрицалось вообще.
Однако даже когда у кого-то оказывается на руках такой козырь,
свидетельствующие о его даре, выясняется, что козырь этот ему некому
предъявить.
Ну, хорошо, кто-то может воздействовать на предмет, передвигать его. Что
дальше? А дальше начинаются хлопотные и до недавнего времени тщетные
попытки заинтересовать собой ученых, лаборатории, Академию наук. Но даже
когда это происходит и ему удается продемонстрировать скептической
аудитории, как движется предмет, которого никто не касается, что следует из
этого, какое продолжение может иметь проведенный эксперимент? Самое большее
-