а другое, нефизическое
тело, которым мы, по-видимому, обладаем, - Вторым Телом. Пока что
эти термины кажутся мне наиболее удачными.
Только после первого наглядного, поддающегося проверке опыта
я стал всерьез допускать, что все это не просто сны наяву, галлюцинации,
невротическая аберрация, начальная стадия шизофрении, фантазии,
вызванные самогипнозом, а то и что-нибудь похуже.
Этот первый наглядный опыт нанес мне поистине сокрушительный
удар. Признание его реальностью опрокидывало практически все мое
знание жизни, накопленное к тому времени, все, чему меня учили,
мои представления, мою систему ценностей. Больше того, это подрывало
мою веру в полноту и достоверность научного знания, наработанного
нашей культурой. Прежде я был уверен, что наши ученые знают ответы
на все вопросы или по крайней мере на большинство из них.
И наоборот, отвергнуть очевидное - пусть для одного меня и
никого больше - означало бы отвергнуть все то, что я ставил так
высоко: убежденность в том, что освобождение человечества и его
прогресс определяются прежде всего его способностью познавать неизвестное
с помощью разума и научного
подхода.
Такая вот дилемма встала передо мной. Я до сих пор не знаю,
что это - дар ли, ниспосланный свыше, прикосновение ли волшебной
палочки?
2 ПОИСКИ И ИССЛЕДОВАНИЯ
Что делать человеку, оказавшемуся перед лицом неведомого? Отвернуться
и забыть? В случае со мной такой реакции препятствовали два фактора.
Первый -самое обычное любопытство. Второй - как можно забыть или
не замечать слона в гостиной? Или еще точнее - привидение в спальне?
На другой чаше весов лежали конфликты и опасения вполне реальные
и осязаемые. Естественно, я страшно боялся того, что может произойти
со мной, если такое "состояние" будет продолжаться и дальше. Гораздо
больше, чем ухудшение физического здоровья, меня беспокоила опасность
психического заболевания. Дабы развеять подобные опасения, я основательно
занялся психологией и завел знакомства среди психологов и психиатров.
Однако я не решался обсуждать с ними свои проблемы, так как боялся,
что тогда попаду в разряд их пациентов и потеряю ту доверительность
в отношениях, которую гарантирует равенство ("нормальность"). С
приятелями по бизнесу и соседями дело обстояло еще хуже: они бы
сочли меня за ненормального, психопата, а это уже серьезно отразилось
бы на жизни моей и моих близких.
Наконец, видимо, надо было держать это в секрете и от семьи:
незачем было подвергать домашних ненужным треволнениям. Лишь необходимость
объяснить некоторые из моих странных действий вынудила меня раскрыть
тайну жене. Поначалу она восприняла все это с недоверием, но иного
выбора не было, и ей не оставалось ничего другого, как стать встревоженной
свидетельницей таких происшествий и событий, которые резко противоречили
ее религиозному воспитанию. Дети в то время были еще слишком малы,
чтобы что-нибудь понимать. (Позже все это стало для них обыденностью.
Моя старшая дочь рассказывала, что однажды вечером, после того
как они вдвоем с подружкой осмотрели пустую спальню колледжа, она
сказала:
"Папочка, если ты здесь, выйди, пожалуйста. Мы ложимся спать
и сейчас будем раздеваться". В тот момент я находился в двухстах
милях от того места - и физически, и во всех иных смыслах.)
Постепенно я все больше привыкал к новой необычной стороне
своей жизни. Медленно, шаг за шагом я учился управлять ею, и это
приносило мне определенную пользу. Мне уже не хотелось расставаться
со всем этим. Таинственность сама по себе возбуждала мое любопытство.
Даже после того, как я уверился, что в основе всего этого нет
никакой физиологической причины, и я безумен ничуть не более большинства
своих собратьев по человечеству, страх не покидал меня. Это был
дефект, болезнь или уродство, которое следовало скрывать от "нормальных"
людей. Если не считать случайных встреч с д-ром Брэдшоу, поговорить
на эту тему мне было не с кем. Единственным возможным решением
проблемы было обращение к психотерапевту. Однако целый год ( а
то и пять, и десять лет) ежедневных собеседований стоимостью в
тысячи долларов, и притом без особых надежд на результат, - на
мой взгляд, это было лишено какого-либо смысла. Мне было очень
одиноко в те первые дни. В конце концов я начал экспериментировать
со своим странным отклонением, записывая в дневник каждый случай.
Кроме того, я принялся читать такую литературу, которой до той
поры в силу своей жизненной ориентации пренебрегал.