Карлос Кастанеда

Отделенная реальность

зверь снова кружился на полной скорости

передо мной. Его крылья были все ближе и ближе к моим

глазам, пока не достигли меня. Я почувствовал, что его

крылья действиетльно достали меня, они были здесь. Я

пронзительно закричал со всей своей силой, собрав в одно

самые мучительные усилия, которые я когда-либо имел.

Следующей вещью, которую я осознал, было то, что я

сидел на своей циновке, и дон Хуан тер мой лоб. Он натер мои

руки и ноги листьями, затем он отвел меня к канаве позади

его дома, снял с меня одежду и полностью окунул меня в воду;

затем вытащил меня и окунул меня снова и снова.

Когда я лежал в мелкой канаве, дон Хуан вынимал мою

левую ногу время от времени и похлопывал осторожно по

подошве. После этого я чувствовал щекотание. Он заметил это

и сказал, что я был в порядке. Я оделся, и мы вернулись в

его дом. Я снова сел на свой соломенный мат и попытался

заговорить, но почувствовал, что не мог сконцентрироваться

на том, что я хотел сказать, хотя мои мысли были очень

ясными. Я был удивлен, поняв, как много концентрации

необходимо, чтобы говорить. Я также заметил, что для того,

чтобы сказать что-либо, я останавливал взгляд на вещах. У

меня было впечатление, что я запутался очень глубоко, и

когда я хотел говорить, я должен был всплыть подобно

водолазу; я должен был подняться, как будто притянутый

своими словами. Дважды пытался откашляться обычным способом.

Я мог сказать тогда все, что я хотел, но я не мог. Я

предпочитал оставаться на необычном уровне тишины, где я мог

только смотреть. У меня было чувство, что я постучался в то,

что дон Хуан называл "видение", и это сделало меня очень

счастливым.

Потом дон Хуан дал мне суп и лепешки и велел мне есть.

Я мог есть без какого-либо усилия и без потери того, что, я

думал, было моей "силой видения". Я фокусировал свой

пристальный взгляд на всем вокруг меня. Я был убежден, что я

мог "видеть" все, и, тем не менее, весь мир выглядел таким

же, насколько я оценивал. Я старался "видеть" до тех пор,

пока не стало совершенно темно. Наконец, я перестал

стараться, лег и заснул.

Я проснулся, когда дон Хуан покрывал меня одеялом. У

меня болела голова и тошнило. Потом я почувствовал себя

лучше и крепко заснул до следующего дня.

Утром я был собой снова. Я нетерпеливо спросил дона

Хуана:

- Что происходило со мной?

Дон Хуан скромно засмеялся.

- Ты ходил смотреть хранителя, и, конечно, ты нашел

его, - сказал он.

- Но что это было, дон Хуан?

- Страж, хранитель, часовой другого мира, - сказал дон

Хуан убедительно.

Я намеревался рассказать ему подробности об этом

зловещем и безобразном звере, но он не обратил внимания на

мою попытку, сказав, что мое переживание не было особенным,

что любой человек мог пережить это.

Я сказал ему, что хранитель вызвал во мне такой шок,

что я действительно не был еще способен думать об этом.

Дон Хуан рассмеялся и высмеял то, что он называл

сверхдраматической наклонностью моей натуры.

- Эта вещь, чем бы она ни была, задела меня, - сказал

я. - это было так реально, как ты и я.

- Конечно, это было реально. Причинила ли она вам боль,

или нет?

Когда я вспоминал свои переживания, мое возбуждение

росло. Дон Хуан велел мне успокоиться. Затем он спросил

меня, действительно ли я боялся его; он подчеркнул слова

"действительно".

- Я был ошеломлен, - сказал я. - Никогда в моей жизни у

меня не было переживания такого благоговейного страха.

- Брось, - сказал он, смеясь. - Тебе было нечего

бояться.

- Я клянусь тебе, - сказал я м искренней страстью, -

что если бы я мог двигаться, я убежал бы в истерике.

Он нашел мое утверждение очень забавным и захохотал во

все горло.

- Что же заставило меня видеть это чудовище, дон Хуан?

Он стал серьезным и пристально посмотрел на меня.

- Это был страж, - сказал он. - если ты хочешь

в и д е т ь , ты должен победить стража.

- Но как я могу победить его, дон Хуан? Он, возможно,

сто футов высотой.

Дон Хуан засмеялся так сильно, что слезы потекли из его

глаз.

- Почему ты не позволяешь мне рассказать тебе о том,

что я видел, таким образом здесь не было бы ничего

непонятного? - сказал я.

- Если это делает тебя счастливым, продолжай,

рассказывай мне.

Я рассказал все, что я мог вспомнить, но это, казалось,

не изменило его настроения.

- Однако, в этом ничего нового, - сказал он, улыбаясь.

- Но как ты ожидаешь, что я смогу победить вещь,

подобную этой? Чем?

Он замолчал и совершенно успокоился. Затем он

повернулся ко мне и сказал:

- Ты боялся в действительности? Тебе было больно, но ты