Карлос Кастанеда

Отделенная реальность

этот раз я связал его: он не только должен был оставаться

со мной, он также должен был рассказывать мне.

- Я должен взять тебя к воде снова в сумерках, - сказал

он. - ты еще не тверд и не должен быть один сегодня. Я

составлю тебе компанию на все утро; после обеда ты будешь в

лучшей форме.

Его отношение заставило меня почувствовать себя очень

тревожно.

- Что неправильно со мной? - просил я.

- Ты постучался к олли.

- Что ты имеешь в виду под этим?

- Мы не должны говорить об олли сегодня. Поговорим о

чем-нибудь еще.

В действительности, я не хотел говорить совсем. Я начал

чувствовать себя тревожно и беспокойно. Дон Хуан, очевидно,

нашел ситуацию крайне смешной; он рассмеялся до слез.

- Не говори мне, что в то же время, когда ты

заговоришь, ты не собираешься находить ничего, что сказать,

- сказал он, и его глаза заблестели озорным блеском.

Его настроение очень успокаивало меня.

Был только один предмет, который интересовал меня в

этот момент: олли. Его лицо было таким знакомым; но оно не

было, как будто я знал его или как будто я видел его прежде.

Это было что-то еще. Всякий раз, когда я начинал думать о

его лице, мой ум переживал бомбардировку других мыслей, как

будто какая-то часть меня знала тайну, но не позволяла

остальному во мне подойти к ней. Ощущение лица олли, которое

было знакомым, было таким жутким, что привело меня в

состояние ужасной меланхолии. Дон Хуан сказал, что это могло

быть лицо моей смерти. Я думаю, что это утверждение

окончательно прибило меня. Я хотел в отчаянии спросить его

об этом, но у меня было ясное ощущение, что дон Хуан

сдерживал меня. Я сделал пару глубоких вдохов и выпалил

вопрос:

- Что является смертью, дон Хуан?

- Я не знаю, - сказал он, улыбаясь.

- Я имел в виду, как бы ты описал смерть? Я хочу знать

твое мнение. Я думаю, что каждый имеет определенное мнение о

смерти.

- Я не знаю, о чем ты говоришь.

Я имел "тибетскую книгу мертвых" у себя в машине. Мне

случилось использовать ее в качестве темы для разговора, так

как она имела дело со смертью. Я сказал, что собираюсь

прочитать ее ему, и начал вставать. Дон Хуан заставил меня

сесть и вышел и принес книгу сам.

- Утро - плохое время для магов, - сказал он, объясняя

мне то, что я остался сидеть. - ты еще слаб, чтобы выходить

из моей комнаты. Здесь внутри ты защищен. Если ты выйдешь

отсюда теперь, есть шанс, что ты найдешь ужасное несчастье.

Олли может убить тебя по дороге или в кустах, а позже, когда

они найдут твое тело, они скажут, что ты или таинственно

умер, или произошел несчастный случай.

Я не был в должном состоянии или настроении, чтобы

спрашивать его решений, поэтому я сидел все утро почти,

читая и объясняя ему некоторые части книги. Он внимательно

слушал и совсем не перебивал меня. Дважды я останавливался

на короткое время, когда он приносил воду или еду, но как

только он снова освобождался, он побуждал меня продолжать

чтение. Он, казалось, был очень заинтересован.

Когда я кончил, он посмотрел на меня.

- Я не понимаю, почему те люди говорят о смерти, как

будто смерть подобна жизни, - сказал он мягко.

- Может быть, это способ, каким они понимают ее. Как ты

думаешь, тибетцы "видят"?

- Едва ли. Когда человек научился "видеть", то нет ни

одной вещи, которую он знает, которая существует. Нет ни

одной. Если б тибетцы могли "видеть", они могли бы сразу же

сказать, что ни одна вещь не является вообще больше той же

самой. Стоит нам "увидеть" - и ничто не является известным,

ничто не остается таким, каким мы привыкли знать это, когда

мы не "видели".

- Может быть, дон Хуан, "виденье" не одинаково для

каждого?

- Верно. Оно не то же самое. Однако, это не означает,

что смыслы жизни существуют. Когда человек научился

"видеть", ни одна вещь не является той же самой.

- Тибетцы, очевидно, думают, что смерть подобна жизни.

Что думаешь ты сам, чему подобна смерть? - спросил я.

- Я не думаю, что смерть подобна чему-нибудь, и я

думаю, что тибетцы, должно быть, говорили о чем-нибудь еще.

Во всяком случае, то, о чем они говорят, - это не смерть.

- Как ты думаешь, о чем они говорят?

- Может быть, ты можешь сказать мне это? Только ты

читаешь.

Я пытался сказать что-нибудь еще, но он засмеялся.

- Может быть, тибетцы действительно "видят", -

продолжал дон Хуан, - и в таком случае они должны были

понять, что в том, что они "видят", вовсе нет смысла, и они

написали эту кучу чепухи потому, что это не имеет никакой

разницы для них; в таком случае, то, что они написали, -

вовсе не чепуха.