на меня. Я пытался
сфокусировать мои глаза на крыше, которая вырисовывалась на
фоне неба; на время на горизонте было достаточно света,
поэтому очертания крыши были еще видимы, но затем небо стало
черным, и я едва мог видеть дом. Я сохранял свои глаза
сфокусированными на крыше часы, не замечая совсем ничего. Я
видел пару сов, пролетевших к северу; размах их крыльев был
совершенно удивительным, и их нельзя было принять за черных
дроздов. В определенный момент, однако, я отчетливо заметил
черную тень маленькой птицы, севшей на крышу. Это
определенно птица! Мое сердце начало сильно стучать; я
почувствовал гул в моих ушах. Я прицелился в птицу и спустил
оба курка. Раздался очень громкий выстрел. Я почувствовал
сильную отдачу ружейного приклада в мое плечо, и в тот же
самый момент я услышал очень пронзительный и ужасающий
человеческий крик. Он был громкий и жуткий и, казалось, шел
с крыши. У меня был момент полного замешательства. Затем я
вспомнил, что дон Хуан указывал мне закричать в момент
выстрела, а я забыл это сделать. Я подумал перезарядить мое
ружье, когда дон Хуан открыл дверь и выбежал. Он держал
керосиновую лампу. Он казался очень взволнованным.
- Я думаю, ты попал в нее, - сказал он. - мы должны
теперь найти мертвую птицу.
Он принес лестницу и велел мне залезть и посмотреть на
рамада, но я ничего не нашел там. Он влез и посмотрел сам, с
равно отрицательными результатами.
- Может быть, ты разнес птицу на куски, - сказал дон
Хуан, - в таком случае, мы должны найти, по крайней мере,
перья.
Сначала мы начали осматривать вокруг рамада, а затем -
вокруг дома. Мы осматривали при свете лампы до утра. Затем
мы снова начали осматривать всю площадь, которую мы покрыли
в течение ночи. Около 11.00 дон Хуан прекратил наши поиски.
Он сел удрученный, глуповато улыбнулся мне и сказал, что мне
не удалось прикончить его врага и что теперь, более, чем
когда-либо прежде, его жизнь не стоила крика совы, потому
что женщина была несомненно раздражена и жаждала отомстить.
- Ты в безопасности, однако, - сказал дон Хуан
уверенно, - женщина не знает тебя.
Когда я шел к своей машине, чтобы вернуться домой, я
спросил его, должен ли я уничтожать ружье. Он сказал, что
ружье не сделало ничего и что я мог вернуть его владельцу. Я
заметил глубокое отчаяние в глазах дона Хуана. При этом я
почувствовал такое волнение, что я собирался заплакать.
- Чем я могу помочь тебе? - спросил я.
- Ты ничего не можешь сделать, - сказал дон Хуан.
Мы молчали некоторое время. Я хотел уехать немедленно.
Я чувствовал гнетущую муку. Мне было не по себе.
- Хотел бы ты действительно попытаться помочь мне? -
спросил дон Хуан простодушным тоном.
Я снова сказал ему, что я весь целиком в его
распоряжении, что моя привязанность к нему была такой
глубокой, что я мог бы предпринять любой вид действия, чтобы
помочь ему.
Дон Хуан улыбнулся и вновь спросил, действительно ли я
имею такое намерение, и я страстно вновь подтвердил свое
желание помочь ему.
- Если ты действительно намерен, - сказал он, - у меня
есть еще один шанс.
Он, казалось, был удовлетворен. Он широко улыбнулся и
похлопал своими руками несколько раз - это было то, что он
всегда делал, когда хотел выразить чувство удовольствия.
Изменение его настроения было таким удивительным, что оно
также захватило меня. Я внезапно почувствовал, что гнетущее
настроение, страдание, было преодолено, и жизнь была снова
необъяснимо пробуждена. Дон Хуан сел, и я сделал то же
самое. Он смотрел на меня долгое время и затем продолжал
говорить мне очень спокойно и осторожно, что я был, в
действительности, единственным человеком, который мог помочь
ему в этот момент, и поэтому он собирался попросить меня
сделать нечто очень опасное и очень особенное.
Он прервался на момент, как будто хотел нового
подтверждения с моей стороны, я вновь подтвердил мое твердое
желание сделать что-нибудь для него.
- Я собираюсь дать тебе оружие, чтобы пронзить ее, -
сказал он.
Он взял длинный предмет из своей сумки и вручил его
мне. Я взял его и осмотрел. Я почти отбросил его.
- Это кабан, - продолжал он. - Ты должен пронзить ее
этим.
Предмет, который я держал, был сухой передней ногой
кабана. Шкура была отталкивающей, а щетина была отврати-
тельной на ощупь. Копыто было целым, и его две половины были
развернуты, как будто нога была напряжена. Это была ужасно
выглядевшая вещь. Она почти заставила меня испытывать
тошноту. Он быстро взял ее назад.
- Ты должен забить кабана прямо в ее пупок, - сказал
дон