Вадим ПАНОВ

Войны начинают неудачники

общего. Яркая брюнетка, рост сто восемьдесят два, найдена в Терлецком парке. Девятая жертва Вивисектора. Как и в предыдущих случаях, тотальное вскрытие внутренних органов. Фотографии прилагаются. Личность установлена по отпечаткам пальцев. Девушка была замешана в деле с наркотой, но выручил богатый папуля.

- Я попью. - Молочанский дрожащими руками плеснул в стакан воды и забыл о нем.

Шустов вытащил протокол допроса и занес необходимые данные: имя, фамилия...

- Он даже не тронул мою девочку, - глухо сказал Лев Васильевич, словно только это не укладывалось в его голове, - даже не тронул... Почему он убил ее? За что?

Капитан и сам хотел бы это знать. Вивисектор никогда не насиловал свои жертвы, хотя всегда выбирал молоденьких и сексуальных девушек. Он только вскрывал их, живых, наслаждаясь мучениями и криками. Психиатры, к которым обращались полицейские, строили различные теории, а Вивисектор продолжал убивать.

Тринадцать жертв.

- Катенька говорила, что будет знаменитой, что будет улыбаться с обложек, - продолжал Молочанский. - Я этого не хотел, не понимал, я и сейчас не понимаю. Она уехала... практически, сбежала.

"Романтика, - подумал Шустов, кивая головой, - опять эта хренова романтика. Девушкам нужен успех, Париж. Они едут в Москву на подиум, а попадают в морг".

- Вы знаете, к кому она ехала? - осторожно спросил капитан. - У нее были здесь друзья, подруги?

- Я ничего не знаю. Несколько месяцев назад Катенька говорила, что хочет попробовать себя в модельном бизнесе, а я велел ей выбросить это из головы. Больше она ко мне не обращалась.

Шустов повертел карандаш.

- А ваша жена? Возможно, с матерью Катя была более откровенной?

- У нее инфаркт. Она сейчас не может говорить.

- Извините.

Молочанский неожиданно поднял глаза и пристально посмотрел на Шустова:

- А что будет с этим подонком, когда вы его поймаете?

Сергей спокойно выдержал буравящий взгляд собеседника, лихорадочно размышляя над тем, как ответить, чтобы Лев Васильевич поверил.

"Ты что-то знаешь, - понял полицейский, - и выбираешь, к кому обратиться: к нам или к уголовникам. Кто поможет тебе отомстить".

- Что с ним будет? - медленно повторил Молочанский.

Сергей выключил диктофон:

- Корнилов сказал, что брать мерзавца живым мы не будем, - Шустов налил себе воды. - Надеюсь, вы слышали о майоре Корнилове?

Несколько долгих секунд отец погибшей девушки буравил полицейского взглядом, а затем медленно, не торопясь, допил свой стакан. Руки у него дрожали чуть меньше. Шустов включил диктофон.

- Я верю вам, - произнес наконец Лев Васильевич, - поэтому скажу, что знаю.

Он достал из кармана пиджака черный блокнот и положил его на стол.

- Катенька забыла дома записную книжку, а в ней была вот эта бумажка.

Поверх блокнота лег маленький листик с нацарапанным на нем московским телефоном и именем "Алик".

- Я бы мог найти его сам, вы понимаете, но я вам верю.

В темноте

Москва, 27 июля, вторник, 16:16

Ей было все равно. Чувства умерли. В окружавшей темноте она уже не ощущала рядом ничьего дыхания, не слышала ничьих вздохов, ничьих шепотов. Когда-то очень давно их было четверо или пятеро, она уже не помнила точно. Бывало, они тихо переговаривались, стараясь поддержать друг друга в этой кошмарной, пахнущей жасмином темноте и ожидая, когда появится Он. Они не знали, кто такой Он, они только догадывались и безумно боялись этой догадки.

Все они слышали о Вивисекторе.

Теперь она осталась одна, совсем одна, и ей было все равно. Сжавшись в комочек, она сидела у мраморной колонны и тупо смотрела на тоненькие цепочки, тянущиеся от ее запястий. Их длина позволяла ей сидеть на полу и даже делать один-два шага вдоль колонны, разминая затекшие мышцы. Такими же цепочками были скованы ее ноги. Давным-давно, когда ее только привезли в эту ужасную темную комнату, она пробовала избавиться от оков. Как одержимая терла неподатливый металл, нарушая тишину яростным, скрежещущим звуком, но все было напрасно: несмотря на кажущуюся хрупкость, цепи были очень прочными.

Свет. Кто-то спускался по винтовой лестнице, держа в руках лампу.

Она подняла голову, щурясь сквозь спутанные волосы на яркие, пронзительно яркие лучи, и что-то пробормотала.

- Здравствуй, милая, здравствуй, - тихо произнес Он. - Одна ты у меня осталась.