Пауло Коэльо

Алхимик

временем вспоминал, как повстречал на площади старого царя, и ему показалось, что с той поры прошли многие-многие годы.

-- Вот что написано на ней, -- сказал Алхимик, окончив рисунок.

Сантьяго приблизился и прочел.

-- Так ведь это же шифр! -- разочарованно воскликнул он.

-- Это вроде книг англичанина!

-- Нет. Это то же, что полет ястребов в небе: разумом его не постичь. Изумрудная Скрижаль -- это послание Души Мира. Мудрецы давно уже поняли, что наш мир сотворен по образу и подобию рая. Само существование этого мира -- гарантия того, что существует иной, более совершенный. Всевышний сотворил его для того, чтобы люди сквозь видимое прозревали духовное и сами дивились чудесам своей мудрости. Это я и называю Действием.

-- И я должен прочесть Изумрудную Скрижаль?

-- Если бы ты был сейчас в лаборатории алхимика, то мог бы

изучить наилучший способ постичь ее. Но ты в пустыне—значит, погрузись в пустыню. Она, как и все, что существует на Земле, поможет тебе понять мир. Нет надобности понимать всю пустыню— одной песчинки достаточно для того чтобы увидеть все чудеса Творения.

-- А как же мне погрузиться в пустыню?

-- Слушай свое сердце. Ему внятно все на свете, ибо оно

сродни Душе Мира и когда-нибудь вернется в нее.

В молчании они ехали еще двое суток. Алхимик был

настороже: они приближались к тому месту где шли самые

ожесточенные бои. А юноша все пытался услышать голос сердца.

Сердце же его было своенравно: раньше оно все время рвалось куда-то, а теперь во что бы то ни стало стремилось вернуться. Иногда сердце часами рассказывало ему проникнутые светлой печалью истории, а иногда так ликовало при виде восходящего солнца, что Сантьяго плакал втихомолку. Сердце учащенно билось, когда говорило о сокровищах, и замирало, когда глаза юноши оглядывали бескрайнюю пустыню.

-- А зачем мы должны слушать сердце? -- спросил он, когда они остановились на привал.

-- Где сердце, там и сокровища.

-- Сердце у меня заполошное, -- сказал Сантьяго.—

Мечтает, волнуется, тянется к женщине из пустыни. Все время о чем-то просит, не дает уснуть всю ночь напролет, стоит лишь вспомнить о Фатиме.

-- Вот и хорошо. Значит, оно живо. Продолжай вслушиваться.

В следующие три дня они повстречали воинов, а других

видели на горизонте. Сердце Сантьяго заговорило о страхе. Стало рассказывать ему о людях, отправившихся искать сокровища, но так их и не нашедших. Порою оно пугало юношу мыслью о том, что и ему не суждено отыскать их, а может быть, он умрет в пустыне. Иногда твердило, что от добра добра не ищут: у него и так уже есть возлюбленная и много золотых монет.

-- Сердце предает меня, -- сказал он Алхимику, когда они остановились дать коням передохнуть.—Не хочет, чтобы я шел дальше.

-- Это хорошо, -- повторил тот.—Это значит, оно не омертвело. Вполне естественно, что ему страшно отдать в обмен на мечту все, что уже достигнуто.

-- Так зачем же слушаться его?

-- Ты все равно не заставишь его замолчать. Даже если

сделаешь вид, что не прислушиваешься к нему, оно останется у тебя в груди и будет повторять то, что думает о жизни и о мире.

-- И будет предавать меня?

-- Предательство -- это удар, которого не ждешь. Если

будешь знать свое сердце, ему тебя предать не удастся. Ибо ты узнаешь все его мечтания, все желания и сумеешь справиться с ними. А убежать от своего сердца никому еще не удавалось. Так что лучше уж слушаться его. И тогда не будет неожиданного удара.

Они продолжали путь по пустыне, и Сантьяго слушал голос сердца. Вскоре он уже наизусть знал все его причуды, все уловки и принимал его таким, каково было оно. Юноша перестал испытывать страх и больше не хотел вернуться -- было уже поздно, да и сердце говорило, что всем довольно. «А если я иногда жалуюсь, что ж, я ведь человеческое сердце, мне это свойственно. Все мы боимся осуществить наши самые заветные мечты, ибо нам кажется, что мы их недостойны или что все равно не сумеем воплотить их. Мы, сердца человеческие, замираем от страха при мысли о влюбленных, расстающихся навсегда, о минутах, которые могли бы стать, да не стали счастливыми, о сокровищах, которые могли бы быть найдены, но так навсегда и остались похоронены в песках. Потому что, когда это происходит, мы страдаем».

-- Мое сердце боится страдания, -- сказал он Алхимику как-то ночью, глядя на темное, безлунное небо.