Г. И. ГУРДЖИЕВ

Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть"

страдания, происходившего во мне, об этих двух, для меня ближайших женщинах.

Потому что уже с самого начала, когда я был физически совершенно беспомощен, я занялся своим писанием, уверенный, без тени сомнения, в безнадежном состоянии их здоровья и в их надвигающихся смертях.

С тех пор начало происходить вот что: как только мое активное мышление относительно вопросов писания слабело хотя бы немного, немедленно все духовные части моего существа начинали ассоциироваться во мне вокруг них.

И так как любая ассоциация, связанная с ними, влекла за собой процесс страдания - то я, чтобы не испытывать этого неприятного процесса, немедленно зарывался в вопросы писания.

Необходимо признаться здесь, что страдания мои были в основном о моей жене.

В этом, как я теперь понимаю, играл большую роль мой, так сказать, «непримиримый протест» против несправедливости случайной и своевольной судьбы.

Горе было в том, что, считаясь многими людьми в то время (и может быть, даже сейчас, я не знаю) единственным человеком на Земле, который мог бы полностью излечить ее от этой болезни, тем не менее, в то время из-за моей собственной болезни я не мог этого сделать.

Самоуверенность, которую я выразил сейчас, может быть, при желании, оправдана и адекватно понята каждым читателем, если он прочтет только одну главу из моих писаний на тему «закона вибраций».

Итак, с бурными чувствами и дикими мыслями выйдя из сада, качаясь как вдребезги пьяный, я каким-то образом добрался до своей комнаты.

Здесь, не раздеваясь, я лег на свою постель и, против всех моих привычек, заснул сразу же и проспал всю ночь.

На следующее утро, как только я проснулся, мне сразу вспомнилось то открытие, которое я констатировал прошлым вечером.

Я начал еще раз вспоминать эти вещи и сравнивать их.

И на этот раз, без всякого сомнения, я снова установил, что за время первых трех лет моего авторства моя работоспособность, так же как и моя продуктивность, в действительности все время напрямую соответствовала долготе и глубине этого, так сказать, «контакта» моего сознания с страданием, происходившим во мне о моей матери и моей жене.

Моя работоспособность в то время была на самом деле феноменальной, потому что я исписал по крайней мере 10 000 килограммов бумаги и затронул почти все вопросы, которые вообще могут возникнуть в человеческом уме.

Установление теперь еще раз, на свежую голову, этого факта смутило меня очень серьезно.

Это серьезно смутило меня потому, что я уже знал и был убежден до этого без всякого сомнения, благодаря моему собственному многообразному опыту, что хотя возможно достичь любой цели, которую ставишь сам себе, это можно сделать исключительно через сознательное страдание.

Объяснить мой случай, однако, такой объективной возможностью было совершенно невозможно.

И это было невозможно объяснить, потому что в этом частном случае я страдал несознательно, когда этот процесс происходил во мне автоматически в соответствии с моим типом и случайной кристаллизацией в нем соответствующих психических факторов.

Интерес, возникший в моем существе в то утро, был такой силы, что «Бытие-жажда», до этого владевшая мной - найти любой ценой выход из моей тяжелой ситуации - полностью исчезла, а ее место заняло непреодолимое желание узнать причину этого факта.

А именно, узнать, почему и каким образом мое страдание в этом случае могло содействовать увеличению моей работоспособности.

Благотворный результат для меня этой «Революции Внутреннего Мира», произошедшей во мне, был тот, что с этого момента я мог свободно, не отдаваясь пристрастным чувствам, снова думать моим привычным образом.

Вся совокупность такого моего мышления привела к тому, что в тот самый вечер, когда я смотрел на детей вокруг Рождественской елки и на их безудержное веселье, вдруг, как бы само собой, во мне возникло убеждение в полной возможности исполнения всех трех задач, необходимых для меня, посредством тех сил, которые появляются от борьбы во внутреннем мире.

А именно, тех сил, которые появляются у каждого человека от непрерывного трения между его сознанием и автоматическими переживаниями его природы.

Я очень хорошо помню, что с появлением этого убеждения все мое существо наполнилось как бы единым, никогда до этого не испытанным, чувством радости.

Одновременно с этим во мне само по себе и без какой-либо манипуляции с моей стороны появилось ощущение, так сказать, «самовоспоминания», также никогда-прежде-не-испытанной силы.