Г. Гурджиев

Встречи с замечательными людьми (Часть 1)

во время затишья в торговле Абрам, указывая на все эти вещи, сказал мне

в свойственной ему ироничной манере: 'На этой чепухе он зарабатывает кучу денег.

Эти безделушки изготавливаются итальянскими эмигрантами в их лачугах, а

лоточники, особенно такие ловкачи, как этот грек, помогают набивать им свои

карманы деньгами, заработанными простыми людьми тяжелым трудом: простофили

покупают эти шедевры безвкусицы, чтобы украшать свои убогие лачуги'.

Наша торговля книгами шла не очень бойко и вынуждала нас сидеть на одном месте

целый день, страдая то от жары, то от холода. К концу дня душа едва держалась в

теле, а на следующий день снова приходилось идти на эту каторгу. Вскоре после

того разговора я пошел к этому греку и узнал, что все эти безделушки

действительно изготовлялись итальянцами, которые тщательно скрывали секреты

производства. Фигурки пользовались таким спросом, что едва хватало двух десятков

торговцев, чтобы продавать их по всему городу. Все это навело меня на мысль

узнать любым способом секрет производства этих фигурок и начать собственное

дело, так как деньги, заработанные мной прежде, уже подходили к концу.

Я еще раз поговорил с этим греком, не раскрывая ему своих планов, убедил отвести

меня к итальянским ремесленникам. Мне очень повезло, так как оказалось, что как

раз в это время ученик, работавший у них, был обвинен в краже и с позором

выгнан, так что я по рекомендации грека смог сразу же заступить на его место. В

соответствии со своим планом я прикидывался полным идиотом, хотя и очень

усердным и трудолюбивым. Поверив в непроходимую тупость своего нового

подмастерья, итальянцы не стали скрывать от меня свои секреты, как они это

делали с предыдущими учениками. Недели через две я уже знал вполне достаточно,

так как весь процесс изготовления фигурок проходил у меня на глазах. Многие

тонкости были действительно очень важны для успешной работы. Например,

необходимо было знать точные пропорции компонентов, которыми разводят гипсовый

порошок, чтобы в результате в готовом изделии не было пузырьков и поверхность

предмета казалась гладкой. Так же я узнал, что кроме клея, желатина и глицерина

добавляют лимонный сок.

Одним словом, через месяц-другой на рынке появились изделия моего собственного

изготовления. Я расширил ассортимент изделий, придумав несколько новых фигурок,

которые стали пользоваться огромным спросом. Не думаю, что в Тифлисе остался

хоть один дом, в котором не было 'произведений искусства', изготовленных мною.

Дела пошли так хорошо, что я завел даже полдюжины подмастерьев, и они не

жаловались на отсутствие работы. Елов тоже помогал мне и даже однажды на неделю

бросил торговлю книгами. Все это время мы продолжали учиться, поглощая огромное

количество книг по философии.

Через несколько месяцев, когда я заработал приличную по моим представлениям

сумму, я продал свою мастерскую двум евреям за хорошую цену. К тому же мне

ужасно надоело изготовление дурацких фигурок. Так как я должен был освободить

комнату при магазине, где я жил, я переехал на улицу вблизи железнодорожной

станции, и Абрам Елов со своими книгами тоже.

Елов был невысокий, полноватый и смуглый, с глазами, горящими как угольки. У

него была густая шевелюра, очень широкие брови и борода, растущая откуда-то из-

под носа, так что закрывала ему все щеки.

Он родился в Турции, вблизи озера Ван, то ли в городе Битлис, то ли в его

окрестностях, откуда семья переехала в Россию за три-четыре года до того, как мы

с ним впервые встретились. В Тифлисе Абрам стал ходить в гимназию, но вскоре,

несмотря на то что порядки в этом учебном заведении были не очень строгие, он

умудрился так нашалить, что его вскоре исключили решением учительского совета.

Через некоторое время отец выгнал его из дому, после чего Абрам стал жить как

бог на душу положит. Короче говоря, он был в своей семье, так сказать, поганой

овцой. Мать в тайне от отца продолжала посылать ему деньги. К ней он всю жизнь

испытывал самые нежные чувства, которые не стеснялся проявлять открыто.

Фотография матери всегда висела у него над кроватью. Уходя, он всегда целовал ее

на прощанье, а возвращаясь откуда-нибудь, с порога восклицал: 'Здравствуй,

мамочка!' Мне кажется, за эти чувства к матери я стал уважать его еще больше.

Отца он тоже по-своему любил, но считал его ограниченным, тщеславным и

капризным. Тот слыл довольно богатым человеком и был уважаем своим окружением,