Элифас леви

Учение и ритуал Высшей Магии

мучая всевозможными способами, до тех пор, пока они

не издохнут от злости и голода; потом, пересыпав их измельченными в

порошок хрусталем и молочаем, положите в хорошо закупоренную реторту и,

медленно нагревая, удалите всю влагу; дав остыть, отделите пепел трупов

от несгоревшего порошка, оставшегося на дне реторты; таким образом вы

получите два яда: жидкость и порошок. Жидкость будет также действительна,

как и ужасная Тоффанская вода; порошок же иссушит в несколько дней, а

затем умертвит среди ужасных страданий или полного расслабления того, кто

примет щепотку его, подмешанную к какому-нибудь напитку. Нужно признать,

что этот рецепт имеет самый мерзкий и грязный вид и до тошноты напоминает

гнусную стряпню Канидии и Медеи.

Подобные порошки получали, по их словам, средневековые колдуны на шабаше

и затем за большие деньги продавали невежеству и ненависти; благодаря

всеобщей вере в подобные тайны, они распространяли ужас по деревням и

наводили порчу. Раз что воображение было поражено, и нервная система

затронута, - жертва быстро угасала, и самый ужас родителей и друзей

ускорял ее гибель, Колдун или колдунья почти всегда представляли собой

род человеческой жабы, совершенно распухшей от старой злобы; они были

бедны, всеми отвергнуты и, следовательно, злобны. Страх, внушаемый ими,

являлся для них утешением и местью; сами отравленные обществом, которого

они знали только отбросы и пороки, они, в свою очередь, отравляли лиц

настолько слабых, чтобы их бояться, и мстили красоте и молодости за свою

проклятую дряхлость и непростительное безобразие.

Подобные гнусные действия и совершение этих отвратительных таинств

составляли и подтверждали существование того, что в то время называлось

договором со злым духом. Конечно, оператор должен был принадлежать злу

душой и телом и, по справедливости, заслуживал всеобщее осуждение,

выраженное в аллегории об аде. Без сомнения, нас должно удивлять и

огорчать, что люди могут доходить до такой степени злобы и безумия; но

разве самая низкая глубина не нужна, как основание, для высоты самых

величественных добродетелей, и не доказывает ли пропасть ада, как

антитеза, бесконечных высоты и величия неба?

На севере, где инстинкты более обузданы и долговечны, и в Италии, где

страсти экспансивней и пламенней, до сих пор еще боятся порчи и дурного

глаза. В Неаполе нельзя с презрением относиться к 'жеттатуре' (дурному

глазу), и по некоторым внешним признакам можно распознать лиц, одаренных

этой несчастной способностью. Чтобы гарантировать себя от них, надо

носить на себе рога, говорят сведущие люди, и толпа, буквально все

понимающая, спешит украсить себя маленькими рогами, не стараясь понять

смысла этой аллегории. Рога, атрибут Юпитера, Аммона, Вакха и Моисея,

символ моральной силы или энтузиазма; и, чтобы не бояться жеттатуры,

нужно властвовать над фатальным током инстинктов посредством великих

смелости, энтузиазма или мысли. Таким же образом почти все народные

суеверия - невежественное толкование какой-нибудь великой аксиомы или

чудесной тайны оккультной мудрости. Разве Пифагор, написав свои

удивительные символы, не завещал мудрецам совершенную философию, а толпе

новую серию пустых обрядов и смешных обычаев? Так, разве не давал он под

видом крайне прозрачных аллегорий правил милосердия, как социального, так

и частного, говоря: 'Не собирай того, что упало со стола, не руби

деревьев на большой дороге, не убивай змею, упавшую в твою ограду?' И,

когда он говорит: 'не смотрись в зеркало при свете факела', - разве это

не остроумный способ научить истинному познанию самого себя, которое не

совместимо с искусственным светом и предрассудками систем. Также обстоит

дело и с другими предписаниями Пифагора, которым, как известно, буквально

следовала толпа глупых учеников, так что очень многие из суеверных

обрядов наших деревень, очевидно, ведут свое начало от первоначального

непонимания символов Пифагора.

Суеверие (superstition) происходит от латинского слова, которое значит

переживать; это - знак, переживший мысль, это - труп религиозной

практики. Суеверие так же относится к посвящению, как понятие о дьяволе к

идее Бога. Именно поэтому и запрещен культ образов, и самый святой в

своей первой концепции догмат может сделаться суеверным и нечестивым,

если потеряны его значения. Тогда религия вечно единая, подобно высшему

разуму, меняет свое одеяние и оставляет старые обряды жадности и