Э. Я. Голосовкер

Сказания о Титанах (Часть 1)

за ветки, тоже застонали, как земля.

      Все грознее и страшнее грохочет Олимп.

      Смотрит Харикло: там, в стороне заката, над Олимпом стоит черная, невиданной громады туча в багровом пламени по краям, вся изрезана трезубцами синих молний. И при сверкании молний стали видны посреди черной тучи грозные лики огромных богов: как взирают они на неслыханную дерзость двух мальчиков-великанов.

      Смотрит Харикло: над нею, на утесе, упираясь копытами в самый край, стоит, весь подавшись вперед, сын Крона, Хирон, и могучие руки кентавра протянуты не к богам, а к детям-великанам.

      И вдруг крикнул зычно Хирон:

      -- Титаны вы, мои титаны! Слышишь ли, отец Крон? Видишь ли ты из тьмы тартара: титаны поднимают горы!

      Все страшнее в стороне заката черная туча. Все грознее вспышки синих молний: летят от Олимпа зубчатые копья.

      Но под прикрытием поднятой Оссы неуязвимы для огненных копий Олимпа мальчики Алоады.

      Обернулась Харикло в сторону восхода. Как чудно там озарено небо! Что за ясность! Словно на ладони вся небесная дорога, и на ней в сверкании копыт возносятся солнечные кони на высоко поднятых вожжах. Как сияли тогда глаза Гелия-титана, каким полуденным торжеством! Он все видел, все слышал, все знал -- и смотрел на Хирона.

      Было конское тело Хирона львиного цвета, и блистало оно, переливаясь золотом, и сливалось со смуглозолотистой кожей человеческого торса и золотой бородой кентавра. И когда стоял в тот час Хирон с его бирюзовыми глазами под лучами глаз Гелия, весь он сиял, как сияют боги.

      Что присели вдруг разом на задние ноги кони Солнца и взвились на дыбы? Что замерли в воздухе их распростертые крылья и копыта? Что недвижимы вытянутые руки титана Гелия и напряженные вожжи?

      Аполлон, юный сын Зевса, стоял перед конями Солнца, преграждая им путь, и золотой лук в его руке. Вот уперся юный бог спиной в золотое дышло возка, и уже тетива, словно одежды Радуги-Ириды, натянута поперек небесной дороги, и на тетиве золотая стрела.

      Зазвенело тонко в воздухе, запело. И видела Харикло, как что-то пронзило воздух, словно оторвался от сиянья Солнцебога одинокий луч. Ударился этот луч об Оссу, отскочил от нее и золотой стрелой вонзился в Эфиальта.

      И вот уже летит вторая стрела во второго великана -- в Ота.

      Зашаталась поднятая Осса

      В руках мальчиков-великанов,

      Накренилась, вся набок осела

      И в обратную сторону качнулась.

      А затем опустилась подножием

      На глубокую рану в почве

      И покрыла собою два тела

      Великанов-братьев Алоадов.

      Тихо стало в мире и на Пелионе.

      За море ушла с Олимпа черная туча. Исчез с солнечной дороги юный Аполлон, и в тусклом сиянии, окутав облаком голову и опустив лучистые вожжи, стоял на солнечном возке титан Гелий, и катился возок по туманному небу к океану.

      Удалился в пещеру и Хирон. Там подогнул он под себя конские ноги и с лирой в руках стал слагать песнь о юных отважных титанах -- о мальчиках Алоадах.

      И слушала тогда его песню Харикло.

      Но иное рассказывали друг другу охотники на вольных пастбищах Пелиона, где пасутся дикие козы. Будто бы приняла Артемида образ золотой лани, и когда на вершине Пелиона стояли красавцы-охотники Алоады, каждый с луком в руке, и говорили, смеясь, друг другу: 'Нет такой быстрой лани на Пелионе, которую не догнали бы наши стрелы, будь та лань сама Артемида',-- вдруг, откуда ни возьмись, пронеслась между братьями золоторогая лань. Пустил в нее каждый из братьев по стреле, но с такой быстротой пронеслась между ними лань, что попала стрела великана Ота в сердце Эфиальту, а стрела Эфиальта -- в сердце Оту. Пали братья-великаны на землю. Только одно слово успели выкрикнуть разом:

      -- Артемида!

      И, смеясь, говорили на Олимпе боги Крониды:

      -- Истребили друг друга великаны Алоады. Где им тягаться с нами, Кронидами!

      И об этом знала старая Харикло.

      Сказание о смерти Харикло, жены Хирона, и о его юных питомцах, Актеоне и Язоне

      В тот час, когда богиня Пандейя выливала в небе из голубых ведер на поля такую пышность полуденного золота, что в его отсвете пропадала даже хмурость Пелиона, Хирон стоял перед входом в пещеру и, склонив голову, смотрел на Харикло. Он видел не раз, как умирают на земле, и понимал, что значит умирать. И хотя он мог слышать шаги Смерти и воочию видеть бессмертными глазами Смерть, но говорить с нею -- не говорил. Бессмертные не беседуют со Смертью.