Асклепий по Пелиону в поисках корней познания, чтобы вернуть Окирроэ ее былой образ. Знал, что не может бог идти против других богов. Покарал Окирроэ сам Аполлон, извлекший его из огня, и не мог он враждовать с Аполлоном. Но ведь был еще Асклепий и титаном.
И явился ему окутанный полупрозрачным облаком Зевс в образе лапита, с золотым лукошком в руке.
Не мог Зевс явиться перед ребенком во всей своей мощи и славе, чтобы не сжечь его громово-огненным дыханием, если в мальчике есть смертное зерно.
Мгновенно узнают боги богов. Узнал Асклепий Кронида, и то грозное, что стояло в глазах Асклепия, вдруг разом окрепло, и бог-ребенок стал мощен.
Спросил Асклепий Зевса:
-- Это ты держишь молнии в руках, испепелитель титанов? Не таков твой образ, какой ты принял сейчас. Почему же не предстал ты предо мной в громах и молниях? Ты хитрый бог.
-- Ты еще слаб и мал,-- ответил Кронид,-- не выдержишь ты моего образа. И услышал ответ:
-- Явись таким, каков ты есть.
И явился Зевс Асклепию таким, каким являлся титанам в битве: огромный, со страшилищем-эгидой на груди и перуном в руке, средь громов и молний. Притихло все живое в лесах и горах Пелиона, укрываясь от блеска и грохота громовых ударов.
А мальчик-бог сказал:
-- Мне не страшно. Не сжег ты меня блеском своей славы. Ты только бог и не больше. А мир огромно-большой, и мысль Хирона больше тебя, владыки Олимпа.
Удивился Молниевержец, свергающий в тартар титанов, отваге мальчика-бога.
Сказал:
-- Вижу, не смертный ты. Но вполне ли ты бог? Мало родиться богом -- надо еще научиться быть богом. Не титан ли ты, мальчик?
Так испытывал Зевс Асклепия. И, проникая в него своей мыслью-взором, хотел Зевс прочесть его мысль.
Спросил мальчик-бог:
-- Зачем тебе молнии, Кронид? И ответил Владыка богов:
-- Чтобы силой выполнить веления Дики-Правды. И, услыша ответ, исполнился теперь удивления Асклепий.
-- Но ведь сила в знании,-- сказал он.-- Я вкусил уже от его корней.
Улыбнулся владыка Олимпа и, вынув из золотого лукошка багряный клубень, сказал:
-- Если ты бог, то отведай.
Но чуть коснулся Асклепий этого багряного клубня губами, как словно огнем чудно ожгло ему язык, и небо, и рот, и вошла в него огненная сила от клубня.
Стал Асклепий мощью равен богам Олимпа.
Сказал Зевс:
-- Это огненный корень жизни. Ты отведал от него и не сгорел. Теперь ты научился быть богом.
-- Я дам его отведать Окирроэ,-- радостно сказал мальчик-бог.
-- Дай,-- ответил Зевс и снова улыбнулся ребенку. Но коварна улыбка богов Кронидов.
Так расстались два бога -- Властитель молний и мальчик-бог Асклепий.
И сказал Зевс на Олимпе богам, испытав Асклепия:
-- Он бог людей, а не бог богов. Пусть жилищем ему будет земля, а не небо.
Мгновенно достиг Асклепий потока, где жила Гиппа-Окирроэ. Вызвал ее из воды и, ликуя, воскликнул:
-- Выйди на берег! Я принес тебе из мира правды чудес корень жизни. Отведай его -- и вернется к тебе твой былой образ нимфы навеки.
Но забыл он сказать Окирроэ, от кого получил этот корень. Вышла она из воды, и вложил ей Асклепий огненный корень в ее конский рот Гиппы-кобылицы. Но чуть коснулся чудного корня ее язык, как она мгновенно сгорела. И осталась от Гиппы-Окирроэ на берегу потока только кучка серебряного пепла.
* ЧАСТЬ II. ИЗГНАНИЕ ХИРОНА С ПЕЛИОНА[21] *
Фессалийская кентавромахия
Сказание о том, как покинули Хирона его питомцы, и о гибели Актеона-охотника
Знал Хирон, что время бежит, но куда убежало время, об этом и бессмертный Хирон не знал. Спросил он у своих питомцев-героев:
-- Что-то долго бродит мальчик в горах. Кто видел Асклепия?
И отозвался ему юношеский голос за пещерой:
-- Я вернулся и жду тебя, отец. С моим спутником-другом, с голубой змейкой, я пойду на Пелион пасти стадо в том месте, где звери всего свирепее. Только там научусь я пастушьему делу. Как буду я врачевать смертных, если не сумею быть пастухом! Я хочу себя испытать. Отец, я попробую сперва исцелять не людей, а зверей...-- и, помедлив со словом, добавил:-- от зверства.
Вышел Хирон из пещеры на голос Асклепия и увидел, что мальчик-бог уже юноша. Хотя видом он был не мощнее полубогов-героев, но его взор был более могучим, ибо смотрел он в мир так глубоко, как не могут смотреть полубоги.
Тогда сказал Хирон Асклепию: