Э. Я. Голосовкер

Сказания о Титанах (Часть 2)

дело. И когда Хирон ничего не ответил, послышалось бульканье, а затем бормотанье пьяного Силена:

      -- Я бы не отдал. Зачем отдавать! Неужели Хирон хочет стать навеки тенью -- пустым бурдюком? И отравленное вино жизни -- все же вино.

      И хотя Силен бормотал как будто смешливо и казался совсем пьяным, все слушали его пьяную болтовню со вниманием и даже с робкой надеждой.

      А он продолжал:

      -- Будет скучно пьянице Силену без Хирона. Ты ведь тоже всегда пьян, как и я: я -- от вина, ты -- от мудрости. Жить -- это значит опьяняться. Не отдал бы я бессмертия, Хирон. Не сказал ли ты это оттого, что отрезвел?

      Понимали гости пещеры, что хочет старый Силен удержать Хирона на земле, но никто не знал, .что сказать Хирону, не солгав. Легко убеждать страдающего терпеть страдание, когда есть страданию исход. Но страдание Хирона было безысходным.

      Только Геракл выговорил скучным голосом:

      -- Хирон, ты забыл о Геракле.

      А Пелей положил руку на плечо Феникса и добавил:

      -- Неужели и Хирон может стать слепым? Кто же будет ему поводырем: не ты ли, Феникс?

      И у всех друзей и учеников мудрого кентавра сжалось сердце от слов Пелея при мысли, что ослепнет разум Хирона-прозрителя от яда.

      Тогда встал Телем и вторично склонился перед Хироном. Сказал:

      -- Еще раз я поклонился твоему мужеству, Хирон. Когда титан уже не может быть титаном -- он становится тенью. Ты решил, как решает титан.

      Пока опечаленные гости говорили, Хирон собирался с мыслями. Он увидел, как любят его друзья, и решил еще раз пересилить муку, ответить каждому из друзей и в последний раз их утешить. Сперва обратился он к Фениксу:

      -- Ничто, Феникс, не безразлично. Нет безразличия в сердце Титана и в мире титановой правды. Кому все безразлично, тот живет уже в мире мертвой жизни, а не живой. И ничего не скучно, пока тело смеется и пока мысль рождает. Я ухожу, потому что тело мое только плачет и мысль больше не может быть матерью и порождать знание. Мое бессмертие -- теперь только тень.

      Так всех по очереди утешал словом Хирон, учитель героев. Не утешал одного Силена. Только сказал ему:

      -- Старый друг!

      Сказание о добровольной смерти бессмертного кентавра Хирона и о его предсмертных дарах

      Печальными оставались в пещере на Малее друзья Хирона, и не мог он их ничем утешить.

      И бессмертные Телем и Силен, и смертные полубоги Тиресий, Феникс, Пелей и Геракл не могли принять его добровольную смерть. Разве не Хирон учил героев быть всегда как боги? Почему же он сам перестает быть богом?

      Понимал это Хирон и захотел пояснить друзьям свое решение и примирить их со своим уходом.

      Сказал:

      -- Трудно вам, только созерцающим страдание, но не страждущим, ощутить страдание до конца. Сострадаете вы мне. Но и море сострадания не равно одной капле безысходного страдания. Жизнь -- всегда радость. Это знают умирающие, только слишком поздно узнают об этом. Даже скорбь жизни -- радость. Разве осень не радует увяданием? Разве слезы горя не радуют самое горе? Не живут без радости. Даже тень радости -- все же радость. Даже богов жестокая радость и та радует других. Разве радость других -- не вино бодрости? Примите же и мой уход как радость. Зачем жить дольше Хирону?

      Не могу я больше искать корней познания. Не могу ходить по земле: не поднимают мои ноги мое тело, не в силах они поднять и дело мое. Не могу я больше исцелять. Весь я ядовит и, обжигая ядом, отравляю живую почву. Не могу даже прикоснуться к живому телу. Не могу я учить героев. Весь я полон страдания. Уже давно перелилось оно через край. Лишь печалю своей мукой других. Мое зрение мутнеет, и скоро буду я слепым, как Тиресий. Меркнет мое прозрение вместе с глазами. Не видя мира, не смогу я мыслью создавать новые миры! А ведь в этом вся радость мысли.

      Скажут: 'Слеп Хирон. Боль мешает его мысли видеть'. И это снес бы я. Но уже страдание пожирает самую мысль Хирона. Весь я -- только пища. Мое тело -- только боль. Моя мысль -- только боль. Все во мне кричит от боли. Неужели мне стать неумолчным криком?