и ощущал, необходимо все это перевести в слова. Но для многого вообще не находилось слов, тогда как другое проносилось передо мною так быстро, что я просто не успевал соединить то, что я видел, с какиминибудь словами. Даже в тот момент, когда я испытывал эти переживания и был погружен в них, я догадывался, что все, запоминаемое мною, лишь незначительная часть того, что проходит через мое сознание. Я то и дело повторял себе: 'Я должен хотя бы запомнить, что вот это есть, а вот это было, что это и есть единственная реальность, тогда как все остальное по сравнению с ней совершенно нереально'.
Я проводил свои опыты в самых разных условиях и в разной обстановке. Постепенно я убедился, что лучше всего в это время оставаться одному. Проверка опыта, т. е. наблюдение за ним другого лица или же запись переживаний в момент их протекания, оказалась совершенно не возможной. Во всяком случае, я ни разу не добился таким путем каких либо результатов.
Когда я устраивал так, чтобы ктонибудь во время моих опытов оставался возле меня, я обнаруживал, что вести какиелибо разговоры с ним невозможно. Я начинал говорить, но между первым и вторым словами фразы у меня возникало такое множество идей, проходивших перед моим умственным взором, что эти два слова оказывались разделены огромным промежутком, и не было никакой возможности найти между ними какуюлибо связь. А третье слово я забывал еще до того, как его произносил; я пытался вспомнить его и обнаруживал миллионы но вых идей, совершенно забывая при этом, с чего начинал. Помню, на пример, начало одной фразы: 'Я сказал вчера...'
Едва я произнес слово 'я', как в моей голове пронеслось множество мыслей о значении этого слова в философском, психологическом и прочих смыслах. Все это было настолько важным, новым и глубоким,
что, произнеся слово 'сказал', я не мог сообразить, для чего его выговорил; с трудом оторвавшись от первого круга мыслей, я перешел к идее слова 'сказал' и тут же открыл в нем бесконечное содержание. Идея речи, возможность выражать мысли словами, прошедшее время глагола каждая из этих идей вызывала во мне взрыв мыслей, догадок, сравнений и ассоциаций. В результате, когда я произнес слово 'вчера', я уже совершенно не мог понять, зачем его сказал. Но и оно, в свою очередь, немедленно увлекло меня в глубины проблем времени прошлого, настоящего и будущего; передо мною открылись такие возможности подхода к этим проблемам, что у меня дух захватило.
Именно эти попытки вести разговор позволили мне почувствовать изменение во времени, описываемое почти всеми, кто проделывал опыты, подобные моим. Я почувствовал, что время невероятно удлинилось, секунды растянулись на года и десятилетия. Вместе с тем, обычное чувство времени сохранилось; но наряду с ним или внутри него возникло как бы иное чувство времени, так что два момента обычного времени (например, два слова в моей фразе) могли быть отделены друг от друга длительными периодами другого времени.
Помню, насколько меня поразило это ощущение, когда я испытал его впервые. Мой приятель чтото говорил. Между каждым его словом, между каждым звуком и каждым движением губ протекали длиннейшие промежутки времени. Когда он закончил короткую фразу, смысл которой совершенно до меня не дошел, я почувствовал, что за это время я пережил так много, что нам уже никогда не понять друг друга, скольку я слишком далеко ушел от него. В начале фразы мне казалось,
что мы еще в состоянии разговаривать; но к концу это стало совершенно невозможным, т. к. не существовало никаких способов сообщить ему все то, что я за это время пережил.
Попытки записывать свои впечатления тоже не дали никаких результатов, за исключением двух случаев, когда краткие формулировки мыслей, записанные во время эксперимента, помогли мне впоследствии понять и расшифровать коечто из серии смешанных неопределенных воспоминаний. Обычно все ограничивалось первым словом, очень редко удавалось больше. Иногда я успевал записать целую фразу, но при этом, заканчивая ее, забывал, что она значит и зачем я ее записал; не мог я вспомнить этого и впоследствии.
Постараюсь теперь описать последовательность, в которой проходили мои эксперименты.
Опускаю физиологические подробности, предшествовавшие изменениям психического состояния. Упомяну лишь об одном из них: сердцебиение ускорялось и достигало очень высокой скорости; затем оно замедлялось.
В этой связи я неоднократно наблюдал очень интересное явление.
В обычном состоянии намеренное замедление или ускорение дыхания приводит к ускорению сердцебиения. В моем случае,