проигнорировано, не может оно быть oтакже и полностью подтверждено.
Да, специфика ситуации как раз в том и состоит, что в случае большинства наблюдений имеется так много источников возможного обмана, что все эти наблюдения вполне могут оказаться никуда не годными; и все же в преобладающем большинстве случаев мы не можем привести никаких более веских критических аргументов, помимо расплывчатого заявления о принципиальной возможности ошибки. Наука, тем не менее, требует для своих построений не только голых возможностей: так что подлинно научный искатель - я не имею в виду невежественного 'ученого' - вряд ли удовлетворится существующим положением вещей. Трудно поверить, однако, что Творец действительно наделил мир такой массой необъяснимых явлений лишь затем, чтобы насмеяться над нашими научными стремлениями; я глубоко убежден, что мы, исследователи психических феноменов, были попросту слишком поспешны в своих надеждах, и что прогресса в наших начинаниях следует ожидать не через двадцать пять лет, но через пятьдесят, а то и через сто... , Вскоре после выхода в свет 'Происхождения видов' Дарвина я работал в Гарварде с замечательным человеком, анатомом Джеффри Вай-мэном. Он был обращенным, правда, отчасти колеблющимся, дарвинистом; но однажды он сделал замечание, хорошо приложимое и к рассматриваемой мною здесь теме. 'Когда теория предлагается снова и снова, - сказал он, - всякий раз восставая на пепла после того, как ортодоксальная критика похоронила ее, причем всякий раз бороться с ней оказывается все труднее,-можете быть уверены, что в этой теории содержится истина'. И Оукена, и Ламарка, и Чамберса разгромили и закопали, - но вот появился Дарвин, несущий все ту же самую ересь, разве что в более приемлемых выражениях. Сколько раз 'наука' громила философию духов, сколько раз хоронила телепатию, привидения и т> п., определяя все это как 'достаточно распространенный обман чувств'? И тем не менее никогда еще подобные вещи не предлагались нам в столь широком объеме, в столь правдоподобной форме и с такими хорошими рекомендациями. Вполне похоже, что волна поднимается, невзирая ни на какие уловки научной ортодоксии. Трудно не предположить, что настоящая ситуация представляет собой нечто большее, чем просто новую главу истории человеческого легковерия. Возможно* мы подошли к границам нового царства естественных явлений.
'Обман в одном - обман во всем' - таков девиз английских исследователей психических феноменов, работающих с медиумами. Я склонен полагать, что это весьма мудрая линия поведения. С тактической точки зрения в вопросах доверия здесь всегда лучше недосолить, чем пересолить; и то исключительное доверие, с которым мы относимся сегодня к многочисленным материалам 'Записок' ОПИ обусловлено изначальной установкой редакции записывать поменьше. Лучше быть уверенным в малом, чем неуверенным во многом.
Однако сколь мудрым бы ни был основной тактический принцип ОПИ, я полагаю, что, будучи применен в качестве критерия истины, он не выдерживает никакой критики. По отношению ко многим делам людским обвинение в преднамеренном обмане и лжи является грубым упрощенчеством. Человеческий характер представляет собой слишком сложную систему для того, чтобы определять альтернативами 'честности' или 'нечестности'. Ученый на публичной лекции скорее смошенничает, чем позволит проводимым там опытам реализовать их хорошо известную склонность к провалам. Я слыхал, как один лектор-физик, принимая демонстрационную аппаратуру у своего предшественника, консультировался с ним по поводу механизма, предназначенного для показа того, как во время движения периферических частей системы центр тяжести ее остается неподвижным. 'Он будет колебаться', - жаловался лектор. 'Ну, - извинительным тоном сказал его предшественник, - по правде говоря, во время демонстрации этого механизма я находил уместным забивать в центр тяжести гвоздь'. Я видел однажды, как знаменитый физиолог, ныне покойный, занимался на публичной лекции бесстыжим надувательством, издеваясь над несчастным кроликом единственно ради дурацкой шутки, согласно которой это был 'американский кролик' - ибо никакой другой, говорил он, не смог бы выжить от той раны, которую он якобы ему нанес. Сравнивая малое с великим, замечу, что я и сам бесстыдно мошенничал. Как-то в молодые годы бытности моей в Гарварде мне было поручено опекать препарированное сердце на популярной лекции профессора Ньювелла Мартина. Сердце, принадлежавшее в прошлом черепахе, поддерживало соломинку, увеличенную тень которой проецировали на экран; когда