Семир

Юг Индии

мной по-русски!'— воскликнула Мария, обращаясь к Ясе, которую она по-испански называла милой чекитой. Ей очень понравились Ясины рисунки, которые ей сразу пришло в голову вставить в компьютер: 'У этого ребёнка душа Ганеши'. Сияна нарисовала для неё бога-слонёнка.

Мария сама не раз медитировала в Матри Мандире и хранила святую память об Ауровиле. Когда мы потом подарили ей раковины с ауровильского берега, она поцеловала их и сказала, что надо положить их на алтарь Ауробиндо. И я там сложила из белых остроконечных ракушек пятиконечную звезду Матери Мирры. А ещё одну положила к изображению Ганеши: закрученная, она ассоциировалась с хоботом слона. Кроме Марии, с теми местами был хорошо знаком пожилой индус, у которого в Пондичерри был свой дом недалеко от ашрама. Он большую часть времени жил в Ауровэллеи, и поскольку я сожалела, что нам не удалось остаться подольше в Пондичерри, из-за зимнего наплыва народа, предложил адрес и ключи своей квартиры, если я захочу туда поехать. Звали его Даендра — в честь Индры.

Свами, озабоченного строительством, я не донимала разговорами — проходя мимо, он лишь внимательно посмотрел большую красивую открытку с золоченым тиснением ауровильского храма Матери и планом Ауровиля с другой стороны, с практической точки зрения: надо, мол, и нам сделать что-нибудь такое — тут же спросив Марию, сколько это может стоить. Свами Ди был столь занят, что в день, когда я приехала в ашрам, даже не пришел на вечерний киртан. Пели индусы: школьный учитель — в ашраме был десяток детишек — и его жена, красиво выводившая рулады разнообразных песнопений в индийской манере, что для меня было очень интересно. Учитель пел медитативно глубоко, хотя не достигал такого совершенства, как Свами. Я тоже стала петь — русские песни между мантрами киртана, поддерживая хорошую традицию смешения духовных ритмов разных стран. Жене учителя, заведовавшей кухней, мое пение понравились так же, как и мне её,— и посмотрев, как мы с Ясей кушаем сложную индийскую пищу, она стала готовить картошку в мундирах и салат из сырой капусты.

Из не-индусов, кроме Марии, в ашраме жили только одна француженка, одна немка и одна русская — молодые и активно посещавшие киртан и утреннюю медитацию. В отличие от индусов-мужчин, занятых на строительстве, которым, очевидно, для духовной жизни хватало дневного взаимодействия со Свами Ди, реализовавшего свой идеал: 'Вся жизнь есть йога'. Немка уже лет семь жила в Индии, занимаясь программами образования детей. Русская, точнее эстонка — с красивым именем Ингрид, была с мальчиком-дошкольником возраста моей дочки: она планировала провести тут полгода до лета и к приезду гостей разбиралась с библиотекой. Ещё она обучала русскому школьного учителя, а тот учил её хинди. Как потом выяснилось, мы с ней кончали одну и ту же кафедру на филфаке Университета. С француженкой я не общалась: всё же это очень самодостаточная нация. Начинали по-одному приезжать гости: прежде всего соотечественники Марии — колумбийцы, и Свами Ди тут же подключил приехавшего молодого человека к строительным работам.

Во второй вечер Свами опять не было, но пришло больше индусов: как я узнала, специально послушать русские песни. Я попросила Сияну спеть 'Жаворонка' Глинки, которым она иногда радовала попутчиков в дороге, разучив его в музыкальной школе, но она не решилась. Киртан долго не начинался, и я начала его сама. Мне несколько не хватало пороху быть ведущей протяжных индийских мантр, но меня поддержала Мария: индийскими песнопениями в честь Шри Ауробиндо и Матери, которые все знали, после чего я перешла на свои песни и завершила традиционными мантрами. 'Хотелось бы послушать Свами Ди,'— сказала я Марии в ответ на её признательность. 'В самом деле: народ приезжает,— сказала Мария.— Завтра должен быть'.