Свами Вивекананда

Мой учитель

блаженства,- что это: выдумка поэтов

и обманутых людей или подлинная Реальность?' Мы видели, что книжного образования,

образования в нашем смысле слова, у него не было совсем, поэтому тем естественней,

тем здоровее было его сознание, тем чище его мысли, не замутненные мыслями

других людей. Он не посещал университет и поэтому думал самостоятельно.

Из-за того, что мы провели половину жизни в университете, наши головы полны

мешаниной из чужих мыслей. Верно сказал профессор Макс Мюллер в той статье,

которую я уже цитировал: это был чистый, первородный, самобытный человек;

и секрет его самобытности в том, что он никогда не был в стенах университета.

Так или иначе, эта мысль - можно ли узреть Бога -завладела его сознанием

и набирала силу день ото дня, пока он стал не в состоянии думать о чем-либо

ином. Он уже не мог вести богослужение как следует, не мог уже выполнять

обряды, соблюдая все должные мелочи. Часто он забывал поставить еду перед

изображением Матери; иногда забывал помахать перед ним светильником, иногда

же махал этим светильником час за часом и забывал обо всем прочем.

И все та же мысль была в его сознании каждый день:'Правда ли, что Ты

существуешь, о Мать? Почему Ты не отвечаешь? Не мертва ли Ты?' Возможно,

некоторые из нас, здесь присутствующих, вспомнят, что и в нашей жизни бывают

моменты, когда, устав от унылой и мертвой логики, устав корпеть над книгами

(которые в конце концов ничему нас не учат и становятся не чем иным, как

своего рода интеллектуальным опиумом: без регулярного потребления его мы

умираем), устав от всего этого, мы взываем из глубины души: 'Неужели нет

никого во всей вселенной, кто может показать мне свет? Если Ты есть, покажи

мне свет. Почему Ты не отвечаешь? Почему Ты столь недостижим, почему посылаешь

столь многих Посланцев, но не приходишь ко мне сам? В этом мире расколов

и распрей за кем мне следовать, кому верить? Если Ты - Бог каждого мужчины

и каждой женщины, почему же Ты не приходишь, не говоришь с Твоим ребенком,

чтобы удостовериться, что он готов ко встрече с Тобой?' Наверное, ко всем

нам приходят такие мысли в минуты великого уныния; но соблазны, окружающие

нас, столь велики, что в следующий момент мы уже забываем об этих мыслях.

На какой-то миг показалось, что врата небес вот-вот раскроются; на какой-то

миг показалось, что мы вот-вот погрузимся в свет лучезарный; но животный

человек вновь стряхивает с себя эти ангельские видения. И мы опять опускаемся

в нашу животную жизнь: едим, пьем и умираем, умираем, пьем и едим снова

и снова. Но есть исключительные души, которые не так просто сворачивают

с пути, которые, раз избрав этот путь, не возвращаются назад, каковы бы

ни были прельщения и соблазны, которые хотят узреть Истину, зная, что жизнь.

конечна. Они говорят, пусть жизнь пройдет в благородной борьбе, а какая

борьба более благородна, чем борьба с низменным человеком-животным, чем

разрешение проблемы жизни и смерти, добра и зла?

В конце концов ему стало невозможно больше служить в храме. Он покинул

храм, удалился в небольшую рощу неподалеку и стал жить там. Об этом периоде

своей жизни он много раз рассказывал мне, вспоминая, что тогда он не замечал

ни восходов, ни закатов солнца, ни того, как сам он живет. Он совсем забыл

о себе, забыл о пище. В течение всего этого времени за ним с любовью присматривал

один из родственников, вкладывавший ему в рот пищу, а он механически проглатывал

ее.

Так он проводил дни и ночи. Когда кончался день и к вечеру до рощи доносился

звон храмовых колоколов вместе с голосами поющих богомольцев, юношу охватывала

печаль, и он взывал со слезами на глазах:'О Мать, еще один день прошел

впустую, и Ты не пришла. Еще один день этой короткой жизни прошел, а я

не познал Истину'. В душевной муке он порой бросался лицом на землю и плакал,

и одна лишь мольба срывалась с его уст: 'О Мать вселенной, яви Себя мне!

Смотри, мне нужна лишь Ты и ничего кроме Тебя!' Он слышал прежде, что Мать

никогда не приходила, пока человек не отрекался от всего во имя Ее. Он

слышал, что Мать хотела бы прийти к каждому, но люди не стремились узреть