доброго учителя
санскрита предсказать все заново; а позже рассказал ее, по существу
теми же словами, Шри Юктешвар. Оба ученика Лахири Махасайа слышали
этот внушающий благоговение рассказ из уст их гуру.
'Моя первая встреча с Бабаджи произошла на тридцать третьем году моей
жизни,--говорил Лахири Махасайа.--Осенью 1861 г. я служил в Данапуре
бухгалтером Военно-инженерного департамента правительства. Однажды
утром меня вызвал управляющий.
--Лахири,--сказал он,--только что пришла телеграмма из главного
управления: вам необходимо переехать в Раникхет, где сейчас
организован армейский пост' /1/.
Взяв с собой слугу, я отправился в пятисотмильное путешествие. Верхом
и на повозках мы через тридцать дней прибыли в предгорья Гималаев, в
местечно Раникхет /2/.
Мои обязанности в конторе не были обременительными, и я мог целыми
часами бродить по величественным склонам гор. До меня дошли слухи, что
это место благословили своим присутствием великие святые, и я
чувствовал сильное желание увидеть их.
Как-то днем, во время прогулки, я с удивлением услышал, что какой-то
отдаленный голос зовет меня по имени. Я продолжал изо всех сил
карабкаться на гору Дронгири, ощущая в то же время и смутное
беспокойство при мысли, что я могу и не вернуться домой до наступления
темноты в джунглях.
Наконец я добрался до небольшой прогалины, усеянной пещерами. На одном
скалистом гребне стоял улыбающийся молодой человек, протянувший руку в
знак приветствия. Меня поразило то обстоятельство, что за исключением
волос цвета меди, незнакомец был необыкновенно похож на меня.
--Ты пришел, Лахири,--ласково обратился ко мне святой на
хинди.--Отдохни здесь, в этой пещере. Это я звал тебя.
Я вошел в небольшой чистый грот, где лежало несколько шерстяных одеял
и камандалов (чаш для воды).
--Лахири, помнишь ли ты это место?--Йогин указал на сложенные в углу
одеяла.
--Нет, господин,--несколько удивленный этим необычным приключением, я
прибавил,--мне надо возвращаться сейчас, до наступления темноты. Утром
у меня есть дело в конторе.
Таинственный святой ответил по-английски: 'Та контора была для тебя,
не ты для конторы'.
Я был изумлен до крайности тем, что этот лесной аскет не только
говорит по-английски, но и перефразирует слова Христа /3/. Тот
продолжал: 'Я вижу, что моя телеграмма возымела действие'.
Это замечание йогина осталось для меня непонятным, и я попросил
объяснить мне его значение.
--Я имею в виду телеграмму, которая вызвала тебя в это уединенное
место. Именно я безмолвно внушил твоему начальнику мысль перевести
тебя в Раникхет. Когда чувствуешь единство с человеческим родом, все
умы становятся передаточными станциями, через которые можно работать
по своему усмотрению.
Затем он опять спросил:
--Лахири, ведь эта пещера должна быть тебе знакома!
Но я хранил смущенное молчание. Тогда святой подошел ко мне и слегка
ударил меня по лбу. При его магнетическом прикосновении в моем мозгу
пронесся какой-то неведомый поток, освобождая сладкие семена
воспоминаний предыдущей жизни.
Я вспомнил!--слезы радости прервали мой голос.--Вы мой гуру Бабаджи,
вы всегда были моим--В моем уме ярко вспыхнули сцены прошлого: здесь,
в этой пещере, я прожил много лет в моем прошлом воплощении.
Потрясенный невыразимыми воспоминаниями, я со слезами обнял ноги
учителя.
--Я ждал твоего возвращения ко мне более тридцати лет,--звенел
небесной любовью голос Бабаджи.--Ты ускользнул и исчез в беспокойных
волнах жизни, по ту сторону смерти. Тебя коснулся магический жезл
кармы, и ты ушел! Хотя ты потерял меня из виду я никогда не терял из
виду тебя! Я сопровождал тебя в сверкающем астральном мире, где парят
исполненные славы ангелы. Я следовал за тобой сквозь мрак, бури,
волнения, свет, как птица, оберегающая своего птенца. И когда ты
окончил жизнь в утробе матери и начал жизнь младенца, мой взор так же
следил за тобой. Когда твое еще совсем детское тело принимало позу
'лотос' в песках Надья, я незримо присутствовал при этом. Терпеливо,
месяц за месяцем, год за годом, я следил за тобой, ожидая наступления
сегодняшнего дня. И вот теперь ты со мной! Вот твоя пещера, которую ты
когда-то так любил; я хранил ее для тебя всегда чистой и готовой.
Вот твое освященное одеяло для выполнения асан, на котором ты
ежендневно сидел, наполняя себя и свое необъятное сердце божественным
светом. Вот твоя чаша, из которой ты так часто пил приготовленный мною
напиток. Смотри, как я сохранил бронзовый кубок, как он ярко
отполирован,