Э.Баркер

Письма живого усопшего или послания с того света

я рассказал то, что-видел

там. Одного или двух примеров достаточно.

Я начал с того, что привел себя в нейтральное состояние, так что мог

видеть одновременно в обоих мирах.

Молодой человек с беспокойным взором и страдальческим лицом вошел в

один из тех 'винных дворцов', в которых густая позолота и блестящая поли-

ровка поддельного красного дерева внушают несчастному путнику, что он нас-

лаждается роскошью 'царства от мира сего'. Одежда молодого человека была

изношена, а башмаки его видали много видов. Лицо было давно небрито.

Он наклонился к стойке, жадно опоражнивая стакан с какой-то душу раз-

рушающей смесью. А рядом с ним, ростом выше его и перегнувшись к нему так,

что отталкивающее, распухшее, страшное лицо было прижато к его лицу, как

бы для того, чтобы вдыхать его проспиртованное дыхание, - выглядывало одно

из самых ужасающих астральных существ, какое мне приходилось видеть в этом

мире. Руки этого существа (я употребляю это слово, чтобы выразить его жиз-

ненность) сжимали тело молодого человека, одна длинная и голая рука обхва-

тила его плечи, другая - обвилась вокруг его бедер. Оно буквально высасы-

вало пропитанные вином жизненные силы своей жертвы, поглощая их, вбирая в

себя, чтобы удовлетворить через нее ту страсть, которую смерть только уде-

сятерила.

Было ли это существо из области ада? - спросите вы. Да, ибо я мог ви-

деть его внутреннее состояние и убедиться в его страданиях. Навеки (слово

'навеки' может быть употреблено для того, что кажется бесконечным), навеки

было оно обречено жаждать и жаждать и никогда не находить удовлетворения.

В нем осталась только та доля сознания, делавшая его когда-то челове-

ком, та слабая искра, которая давала ему от времени до времени мимолетное

прозрение в чудовищный ужас его собственного положения. Это не было жела-

нием спастись, но самое сознание невозможности избавления только усиливало

его мучения. И страх виднелся в его глазах, страх перед будущим, в которое

он не мог заглянуть, но которое - он чувствовал это - влекло его к еще

большему мучению; перед будущим, когда астральные частицы его теперешней

оболочки не будут более в состоянии удерживаться вместе за отсутствием

объединяющей души, когда они начнут тянуть и раздирать то, что осталось от

его астральных нервов, - в ужасе и мучении разрывать и разбивать ту форму.

Которая была так близка к своему концу.

Ибо только душа сохраняется, то же, что покидается душою, должно по-

гибнуть и распасться на составные части.

А молодой человек, прислонившийся к стойке этого позолоченного алко-

гольного дворца, почувствовал невыразимый ужас и пытался покинуть это мес-

то; но руки того существа, которое было теперь его господином, охватывали

его все теснее и теснее, отвратительная, покрытая испарениями щека прижи-

малась все теснее к его щеке, желание вампира вызывало ответное желание в

его жертве, и молодой человек потребовал другой стакан.

Воистину земля и ад соприкасаются друг с другом, и не существует про-

веденной между ними границы.

Я видел ад похоти и ад ненависти; ад лживости, где каждый предмет,

который обитатель ада старается схватить, превращается в нечто иное, про-

тивоположное-желанному предмету, где происходило вечное издевательство над

правдой, и где не было ничего реального, где все становилось - изменчивое

и неверное как сама ложь - своей собственной антитезой.

Я видел обезумевшие лица тех которые не вполне отдались лжи, какие

страшные усилия они делали, чтобы схватить реальность, которая немедленно

таяла в их руках. Ибо привычка к лживости, перенесенная в этот мир измен-

чивых форм, окружает неправдивую личность вечно меняющимися образами, ко-

торые не перестают дразнить и ускользать от нее.

Захочет ли такой человек увидать лица любимых друзей? Его желание ис-

полняется, но как только появляются желанные лица, они немедленно превра-

щаются в оскаленных фурий. Захочет ли он восстановить в памяти плоды свое-

го честолюбия? Они проносятся перед ним только для того, чтобы превратить-

ся в позор, преобразуя гордость в бессильный стыд.