Флоринда Доннер

Жизнь-в-сновидении (Часть 1)

что мужчины ходят в

институт среднего класса, чтобы стать инженерами, юристами,

врачами и т.п., а женщины -- чтобы обрести подходящего мужа,

кормильца и отца для своих детей. Кто подходящий -- естественно

определяется ценностями среднего класса.

Я хотела возразить ему. Я хотела закричать, что я знаю

людей, которые интересуются отнюдь не только карьерой или

приобретением супруга, я знаю людей, для которых важны идеи и

принципы, которые учатся ради получения знаний. Но я на самом

деле не знала таких людей. Я ощутила ужасное давление на

грудную клетку, и меня сразил приступ сухого кашля. Я стала

ерзать на своем месте, но заставил меня делать это и не дал

возразить ему не кашель и не физический дискомфорт. Виной всему

была уверенность, что он говорит обо мне: я пошла в университет

именно для того, чтобы найти подходящего мужа.

Я снова встала и приготовилась уйти. Я даже уже протянула

ему на прощание руку, но тут ощутила, как что-то сильно

потянуло меня за спину. Усилие было столь значительно, что мне

пришлось сесть, чтобы не упасть. Я знала, что он меня не

касался, -- я все время на него смотрела.

Воспоминания о людях, которых я не вполне помню, о снах,

которые не совсем забыла, толпой ринулись в мое сознание,

образуя сложный узор, в котором мне не удавалось найти свое

место. Неизвестные лица, обрывки фраз, темные изображения

каких-то мест, размытые образы людей моментально отбросили меня

в состояние некоего своеобразного забытия. Я была уже на грани

того, чтобы вспомнить что-то обо всем этом калейдоскопе картин

и звуков. Но информация ускользнула, и меня охватило чувство

легкости и спокойствия -- такого глубокого спокойствия, что оно

напрочь стерло все мои желания отстаивать свои права.

Я вытянула перед собой ноги, так, словно меня ничто в мире

не беспокоило, -- а в этот момент это так и было -- и принялась

говорить. Я не могла вспомнить, чтобы когда-либо так откровенно

о себе рассказывала, и не могла понять, почему я вдруг стала с

ним такой раскованной. Я рассказала ему о Венесуэле, о своих

родителях, о детстве, о своей неприкаянности, о бессмысленной

жизни. Я рассказывала ему о таких вещах, в которых не

признавалась даже себе.

-- С прошлого года я занимаюсь антропологией. И сама не

знаю, зачем, -- сказала я.

Я начала понемногу ощущать себя не в своей тарелке от

собственных признаний. Я беспокойно задвигалась на скамейке, но

не смогла удержаться и добавила:

-- Две вещи, которые больше интересуют меня -- это

испанская и немецкая литература. А быть на факультете

антропологии --. противоречит всему, что я о себе знаю.

-- Эта деталь меня бесконечно заинтриговала, -- заметил

он. -- Я сейчас не могу в это вдаваться, но похоже, что я

оказался здесь, чтобы ты меня нашла, или наоборот.

-- Что это все значит? -- спросила я, и тут же вспыхнула,

сообразив, что я все интерпретирую и рассматриваю сквозь призму

своей принадлежности к женскому полу.

Он, похоже, был полностью в курсе моего внутреннего

состояния. Он ухватил мою руку и прижал к своему сердцу: --Me

gustas, nibelunga! -- воскликнул он аффектированно и чтобы не

осталось сомнений, перевел свои слова на английский: -- Я

страстно влюблен в тебя, Нибелунген. -- Он глянул на меня

взглядом латиноамериканского любовника и громко расхохотался.

-- Ты была уверена, что рано или поздно я должен буду это

сказать, так что с тем же успехом можно и сейчас.

Вместо того, чтобы разозлиться или быть задетой, я

рассмеялась; его юмор доставил мне огромное удовольствие.

Единственная Нибелунген, которую я знала, обитала в книгах

моего отца по немецкой мифологии. Зигфрид и Нибелунген.

Насколько я могла вспомнить, они были волшебными существами

карликового роста, которые жили под землей.

-- Ты что, называешь меня карликом? -- спросила я в шутку.

-- Боже сохрани! -- запротестовал он. -- Я называю тебя

немецким мифическим созданием.

Вскоре после этого, словно нам было больше нечего делать,

мы отправились в горы Санта Сьюзана, к тому месту, где

встретились. Никто из нас не проронил ни слова, когда мы сидели

на краю обрыва, окидывая взглядом индейское кладбище. Движимые

чисто дружеским импульсом, мы сидели там в тишине, не замечая,

как день постепенно превращается в ночь.