звуком ее
пустого гамака.
Она молча слушала с тревожным выражением на лице. - Музия, - сказала
она строго, - сколько раз я советовала тебе не спать в комнате ведьмы? Мы
очень уязвимы, пока спим.
Неожиданно она хихикнула и прикрыла рот рукой, словно сказала слишком
много. Она сделала мне знак подойти ближе и сесть на землю у края гамака.
Затем начала массировать мне голову. Ее пальцы скользили волнообразными
движениями вниз по моему лицу.
Успокоительное оцепенение распространилось по лицу. Кожа, мускулы и
кости, казалось, растворились под ее ловкими пальцами. Полностью
расслабленная и успокоенная, я чувствовала себя находящейся в дремоте,
которая, однако, не была и сном. Я полусознавала ее мягкие прикосновения и
наконец легла лицом вверх вблизи от цементной плиты.
Донья Мерседес молча стояла надо мной. - смотри, Музия, - внезапно
крикнула она, указывая на полную луну, бегущую сквозь облака. То
скрываясь, то появляясь вновь, луна, казалось, в спешке рвала облака. -
смотри, - крикнула она снова, подбросив горсть золотых медалей, связанных
длинной золотой цепочкой, над своей головой. - когда ты увидишь цепочку
еще раз, ты вернешься в Каракас.
На миг темная горсть, казалось, была подвешена к луне, показавшейся
среди облаков. Я не видела ее падения. Я была слишком озабочена тем, что
побудило ее упомянуть о моем возвращении в Каракас. Я спросила ее об этом;
она заметила, что для меня было бы глупо предполагать, что я останусь в
Курмине навсегда.
15Настойчивый, резкий треск цикад на ветвях над моей головой был больше
похож на колебания, разрывавшие тишину жаркой и влажной ночи. Я лежала
лицом вниз на циновке и ожидала женщину, которая являлась ко мне каждую
ночь на этом самом месте.
Донья Мерседес, дремавшая в гамаке поблизости, решила составить мне
этой ночью компанию и, похоже, нарушила своим присутствием всю
исключительность таких появлений. Она с самого начала установила, что
поскольку еще никто не был свидетелем моих встреч с духом, они могли
оказаться чисто личным событием. Но если кто-то еще будет присутствовать
при этом, все станет, как говорится, общественным достоянием.
Я уже приобрела некоторый опыт в курении сигар. Сначала я жаловалась
донье Мерседес на раздражающее действие горячего дыма на нежные ткани
внутри рта. Она смеялась над моими страхами, уверяя меня, что дым
ритуальных сигар на самом деле прохладен и успокоителен.
Потренировавшись немного, я согласилась с ней; дым действительно был
прохладным; казалось, что табак ментолизирован.
Решение доньи Мерседес сопровождать меня этой ночью было вызвано
сомнениями Канделярии в том, что я достаточно сильна для самостоятельного
проведения сеанса. По ее словам, полный сеанс означал то, что в некоторый
момент медиум абсолютно оставлял весь контроль над своей личностью и дух
мог выражать себя посредством тела медиума.
Днем раньше донья Мерседес объяснила мне, что мое присутствие в ее
доме не могло длиться слишком долго. Не потому, что она или Канделярия
были как-то против меня, но потому, что она не могла дать мне ничего
ценного. Она уверяла меня, что и Канделярия и она сама не чувствовали
ничего другого ко мне, кроме глубокой любви. Если бы я ей меньше
нравилась, она бы удовлетворилась тем, что разрешила мне наблюдать ее
лечение больных, и делала бы вид, что я являюсь ее помощницей. Но любовь
ко мне вынуждала ее быть правдивой. Мне нужно было звено, а она не могла
мне его дать. Она создавала его для Канделярии. Однако, поскольку дух
выбрал меня как посредника, а возможно даже как настоящего медиума, она
уважала этот выбор. Пока она помогала мне только косвенно при ночных
контактах с призраком.
- Тот факт, что дух моего предка избрал тебя, - говорила она, -
делает тебя, Канделярию и меня в некотором роде родственницами.
Канделярия потом мне рассказала, что у нее был контакт с тем же духом
еще в детстве. Но, следуя традиции медиумов хранить все в глубочайшей
тайне, она не могла рассказать мне об этом.
Донья Мерседес пошевелилась в гамаке и скрестила свои руки за
головой. - Музия, ты лучше садись и начинай курить, - сказала она тихим,
расслабленным голосом.
Я зажгла сигару и часто запыхтела ею, шепча заклинания, которым она
меня научила. Дым и звук были