начала задавать ему вопросы и в конце концов поддалась его
врожденному обаянию. Он научил ее немецким детским стишкам, которые
Канделярия напевала целые дни с безупречным произношением. А он повторял
мне снова и снова то, что говорил донье Мерседес в ночь, когда вернулся
сюда.
Как и в прошлую ночь, Фредерико Мюллер проснулся от своего крика. Он
сел на постель, прижимая спину к стене, пытаясь спастись от этого лица. Но
оно приближалось к нему, все ближе и ближе, так что он мог видеть жестокие
насмешливые огоньки в глазах мужчины, эти золотые зубы, распяленные в
диком хохоте. За ним стояли другие лица людей, которые всегда населяли его
кошмары: лица, искаженные болью и ужасом. Они всегда кричали в агонии,
умоляя о пощаде. Все, кроме нее. Она никогда не кричала. Она никогда не
прерывала свой пристальный взгляд. Он не мог этого выдержать.
Застонав, Фредерико Мюллер надавил на глаза кулаками, как будто этот
жест мог защитить его от прошлого. За тридцать лет он был измучен этими
кошмарами, воспоминаниями и видениями. Они преследовали его порывами
ужасной ясности.
Измученный, он скользнул назад под покрывало. Что-то осязаемое, но
невидимое, витало в комнате. Оно мешало ему заснуть. Он отбросил одеяло в
сторону и неохотно включил свет, затем, хромая, прошел к окну и отдернул
занавеску.
Федерико очарованно смотрел на белый предрассветный туман, вползавший
в комнату. Сделав усилие, он широко раскрыл глаза, успокаивая себя, что
это не сон. И как это часто случалось, она материализовалась из этой
бесформенной дымки и села за его рабочий стол, заваленный чучелами птиц,
глазевших на него бесстрастными мертвенно пустыми стекляшками. Он
осторожно приблизился к фигуре, но она исчезла словно тень, не оставив
следов.
Звон колоколов ближайшей церкви и шаркающие шаги старой женщины,
спешившей на утреннюю мессу, эхом отдавались по пустынной улице. Привычные
звуки успокоили его. Все было так, как и в другие дни. Он умылся, побрился
и приготовил утренний кофе. Почувствовав себя заметно лучше, он сел за
работу. Смутное беспокойство, какой-то неопределенный страх помешал ему
закончить чучело совы, которое он обещал клиенту сделать до обеда.
Федерико надел свой лучший костюм и вышел на прогулку.
В этот ранний час город еще хранил атмосферу спокойной ясности. Он
медленно захромал вниз по узкой улочке. Район Каракаса, где он жил,
избежал бурю модернизации, которая прокатилась по остальной части города.
Кроме случайных приветствий, его ничего не отвлекало. Он чувствовал себя
странно защищенным этими старыми улочками с одноэтажными колониальными
домами, ожившими от детского смеха и голосов женщин, которые сплетничали у
своих дверей.
Сначала люди говорили о нем много глупостей, но он никогда не считал
нужным объяснять свое появление в этих местах. Его не интересовало, что
соседи думают о нем и в чем подозревают.
Но с годами, как он и рассчитывал, интерес людей к нему иссяк. Теперь
они относились к нему, как к чудаковатому старику, который делал чучела
птиц и всегда оставался одиноким.
Фредерико Мюллер мельком увидел себя в зеркальной витрине магазина и
вновь испугался тому, что выглядит намного старше своих лет. Не осталось и
следа от высокого красивого мужчины с белокурыми локонами и нежным
загаром. Когда он поселился в этой части Каракаса, ему было только
тридцать, но и тогда он уже выглядел на все шестьдесят: постаревший раньше
времени, с бесполезной ногой, с седыми волосами, глубокими морщинами и
мертвенной бледностью, которая не исчезала даже под палящим солнцем.
Покачав головой, он направился к площади и сел на скамью. Рядом
скучало несколько стариков. Зажав руки между колен, каждый из них ворошил
свои воспоминания. В их безраздельном одиночестве было что-то страшно
беспокоящее. Он встал и зашагал дальше, квартал за кварталом по
многолюдным улицам.
Жарко палило солнце. Контуры зданий потеряли свою предутреннюю
четкость, а шум на улицах усилился кружащим голову мерцанием газа над
городом. И вновь, как сотню раз прежде, он обнаружил себя на той же
автобусной станции. Его глаза выхватили в толпе темное лицо.
- Мерседес, - прошептал он, зная, что это не она. Возможно, услышав
его, женщина взглянула ему в глаза. Это был быстрый, но преднамеренный
взгляд. Он наполнил