в укромном месте в кладовой.
К моему большому удовольствию они с самого начала посвятили
меня в свой секрет, рассказав о запасе, и подстрекали
воспользоваться им, что собственно я и делала.
Марта была старшей из двух. Ей было около двадцати пяти
лет, и у нее была экзотическая смесь германской и индейской
крови. Цвет кожи у нее был не то чтобы белым, но бледным.
Прекрасные черные волосы, мягкие и вьющиеся, обрамляли ее
розовощекое полное лицо. У нее были косящие глаза чудесного
зелено-голубого цвета и маленькие, тонкие уши, розовые и почти
прозрачные, как у кошки.
У Марты был долгий и печальный взгляд -- германский,
утверждала она, -- и грустная молчаливость, наследство ее
индейской души. Недавно она начала брать уроки игры на скрипке,
которые практиковала в любое время дня. Вместо того, чтобы
кто-нибудь раздражался или злился на нее, все единодушно
соглашались, что у Марты прекрасный слух для занятий музыкой.
Тереза была чуть больше пяти футов ростом, но ее объем
создавал видимость того, что она куда выше. Вместо того, чтобы
выглядеть мексиканкой, она была похожа на уроженку Индии. У нее
была превосходная кожа богатого кофейного оттенка. Ее
миндалевидные глаза, влажные и темные, казалось, были обрамлены
изогнутыми плетьми, такие тяжелые и низкие были у нее веки,
придававшие внешности сонно-отстраненное впечатление. Ее
доброта и мягкий характер заставляли каждого оберегать ее.
Тереза тоже имела способности к искусству. По вечерам она
рисовала акварелью. С мольбертом перед собой, кистями, красками
и водой она сидела часами во дворе и ждала освещения и теней,
которые бы ей подошли. Потом с дзэновским контролем и быстротой
она проводила по листу своей кистью.
Все, что было потеряно моей памятью, всплыло на
поверхность. Я была истощена. Ритм слабого храпа Флоринды,
поднимающегося и опускающегося волнами по комнате, как далекое
эхо, гипнотизировал.
Проснувшись, я сразу же позвала Флоринду. Она не ответила.
Кровать была пуста. На желтой простыне, опрятно подвернутой под
матрас, не было никаких следов того, что кто-нибудь сидел или
спал на ней. Две подушки сложены в их обычное положение --
прижаты к стене, -- и одеяло, которым она укрывалась, тоже
сложено вместе с другими на полу.
Я напряженно осмотрела квартиру, ища доказательства того,
что Флоринда действительно была здесь. И не нашла ничего, даже
ни одного длинного серого волоса в ванной.
Глава 13
Всякий раз, проснувшись окончательно, я ничего не помнила
о тех потерянных днях, кроме того, что знала с абсолютной
уверенностью, что они не были просто потеряны. Что-то произошло
со мной за это время, что-то с очень непростым внутренним
смыслом, ускользавшим от меня. Я не делала сознательных усилий,
чтобы вернуть эти смутные воспоминания. Я просто знала, что они
есть -- наполовину скрытые, похожие на встречу с человеком, с
которым ты вроде бы знаком, но чье имя никак не можешь
вспомнить.
Я никогда не страдала сонливостью, но с той ночи, когда
Флоринда появилась в студии Исидоро Балтасара, мне все время
хотелось только спать, чтобы сновидеть, Я просто умирала каждый
раз, когда ложилась, спала непомерно долго и даже прибавила в
весе, что, к сожалению, не пошло мне на пользу. Но у меня все
еще не было магических сновидений.
Однажды утром я вдруг проснулась от сильного шума --
Исидоро Балтасар гремел посудой в мойке. Голова ныла, в глазах
стояла пелена, все тело было в поту. Я была еще во власти
кошмарных сновидений и каждое мгновение могла провалиться
обратно.
-- Это ты во всем виноват, -- закричала я. -- Если бы ты
только помог мне, я бы не просыпала всю свою жизнь. Мне так и
хотелось выругаться, выплеснуть все свое раздражение и
нетерпение. Но вдруг мое сознание пронзила мысль, что я не могу
этого сделать: мне просто больше не нравится ныть, как обычно.
Его лицо засияло от удовольствия, будто он прочел все мои
мысли. Схватив свой стул и усевшись на него верхом, он сказал:
-- Ты же знаешь, что я не могу тебе помочь. Путь
сновидений у женщин совсем другой. Я даже не представляю себе,
что они делают, чтобы стать сновидящими.
-- Вокруг тебя столько женщин, что ты должен это знать, --
настаивала я. Он рассмеялся. Казалось, ничто не может лишить
его доброго расположения