Флоринда Доннер

Жизнь-в-сновидении (Часть 2)

на пыльной

земле, потом достал из кармана рубашки очки в металлической

оправе и надел их.

-- Очень важно выглядеть ученым, -- прошептал он,

наклонившись к собаке. Пес поднял одно ухо, потом глухо

заворчал, как бы соглашаясь с ним. Собака поменяла позу, и

смотритель жестом велел мне сесть между ними.

Сосредоточенно изучая отдельные листы на земле, он

напоминал начитанную строгую сову. Он неодобрительно цокал

языком, почесывал затылок, складывал и перекладывал листы, как

бы пытаясь отыскать связь, ускользающую от него.

От сидения в одном положении у меня заболели шея и плечи.

Вздыхая от нетерпения, я прислонилась к изгороди и закрыла

глаза. Несмотря на возрастающее раздражение, должно быть, я

задремала, потому что вдруг испугалась внезапного навязчивого

звона. Я открыла глаза. Рядом, лицом ко мне, сидела высокая,

роскошно одетая красивая женщина. Она что-то сказала, но я не

расслышала. Звон в моих ушах усилился.

Эта женщина наклонилась ко мне и громким чистым голосом

спросила: -- Ты что же, не хочешь поздороваться со мной?

-- Нелида! Когда ты пришла? Я просто пыталась избавиться

от звона в ушах.

Она кивнула и, подтянув под себя длинные красивые ноги,

обняла руками колени. -- Приятно тебя видеть, -- мечтательно

произнесла она.

Хмуря брови, смотритель что-то бормотал про себя, изучая

лежащие перед ним страницы. Через некоторое время он произнес:

-- Твои каракули не только трудно разобрать, в них и смысла

мало.

Прищурившись, Нелида осуждающе посмотрела на меня, словно

призывая возразить.

Я заерзала, чтобы подняться, желая уйти от этого

нервирующего меня пристального и изучающего взгляда. Но она

наклонилась и неожиданно схватила меня за руку, будто взяла ее

в тиски.

Смотритель начал читать вслух раздражающе медленно. То,

что он читал, казалось знакомым, но я не могла определить,

действительно ли он воспроизводит текст, так как не могла

сосредоточиться. Кроме того, меня выводила из себя та

показушная манера, с какой он кромсал предложения, фразы и

изредка даже слова.

-- И наконец, -- заявил он, заканчивая чтение последней

страницы,-- это просто плохо написанная работа. -- Он сложил

эти разрозненные листы в стопку и облокотился на изгородь, не

спеша согнув колени в то самое положение, которому меня научил

Исидоро Балтасар -- согнув правую ногу так, чтобы ее щиколотка

лежала на левом бедре -- и закрыл глаза. Он молчал так долго,

что я подумала, что он уснул, и даже вздрогнула, когда медленно

и размеренно он начал говорить об антропологии, истории и

философии. Его мысли, казалось, облекались в форму, слова были

ясными и точными. Он говорил просто, было легко следить за

ходом его речи и легко ее понимать.

Я внимательно слушала и в то же время не могла отделаться

от вопросов. Как он может столько знать о западноевропейских

интеллектуальных течениях? Где он учился? Кто же он на самом

деле?

Как только он закончил говорить, я сразу же попросила:

-- Не мог бы ты все повторить сначала? Я бы хотела кое-что

записать.

-- Все, о чем я говорил, есть в твоей работе, -- заверил

меня смотритель. -- Все это похоронено под множеством сносок,

цитат и сырых идей. -- Он наклонился, почти прислонив голову к

моей. -- Недостаточно цитировать работы, пытаясь придать

правдивость тому, что написано тобой.

Ошеломленная, я тупо смотрела на него. -- Помоги мне,

пожалуйста, написать статью.

-- Нет, этого я сделать не могу, -- произнес он с мрачным

блеском в глазах. -- Это ты должна сделать самостоятельно.

-- Но я же не могу, -- запротестовала я. -- Ты же только

что показал, как плохо написана моя работа. Поверь, это лучшее,

на что я способна.

-- Нет! -- уверенно возразил он, посмотрев на меня в

изумлении, к которому примешивалось дружеское участие. -- Я

уверен, твои профессора примут работу, как только она будет

отпечатана. Но не я. В ней нет ничего оригинального.

Я была слишком ошеломлена, чтобы расстраиваться.

-- Ты только другими словами пересказываешь то, что

прочитала, -- продолжал смотритель. -- А я требую, чтобы ты

больше полагалась на свое собственное мнение, даже если оно

противоречит тому, чего от тебя ждут.

-- Но это ведь только реферат, -- защищалась я. -- Знаю,