значения.
Женщины говорили мне все это каждую ночь. Чем больше я
вспоминала и понимала их слова, тем сильнее становилась печаль.
Мое горе было теперь не просто моим личным, но и нашим общим,
сумасшедшая гонка жизни в обществе заманила всех нас в ловушку
социального порядка, -- так мы оказались прикованы к нашей
собственной ограниченности. Даже если мы когда-нибудь получаем
свободу, то это только временное короткое прозрение между
погружениями -- по собственному желанию или насильно -- обратно
во тьму.
-- Прекрати заниматься этой сентиментальной чепухой, --
услышала я. Это был мужской голос. Я оглянулась и увидела, как
смотритель, наклонившись, всматривается в меня.
-- Как ты сюда забрался? -- я растерялась и была слегка
взволнована. -- Ты что, шел за нами? -- Это был не просто
вопрос, это было обвинение.
-- Да, я всегда по возможности следую за тобой, -- он
хитро посмотрел на меня.
Я заглядывала ему в лицо, не веря, потому что знала, что
он любит подшучивать надо мной. Меня не раздражал и не пугал
мерцающий свет его глаз.
-- А где Эсперанса? -- спросила я. Ее нигде не было видно.
-- Где она... -- нервно заикалась я, не в состоянии выговорить
слова.
-- Она вокруг, -- сказал он, улыбаясь. -- Не бойся. Я тоже
твой учитель. И ты в надежных руках.
Я нерешительно дала ему руку. Не прилагая никаких усилий,
он вытащил меня на плоский валун, огромный с виду, овальной
формы, обточенный водой. Наверное, он долгое время пролежал в
ручье, звук которого доносился откуда-то из темноты.
-- А сейчас снимай одежду, -- сказал он. -- Самое время
для твоего космического купания!
-- Что снимать? -- Конечно же, он шутил, и я засмеялась.
Но он говорил серьезно. Он слегка ударил меня рукой, точно
так, как это делала Эсперанса, и снова предложил мне раздеться.
Прежде чем я поняла, что он делает, он уже развязал шнурки на
моих кроссовках. -- У нас не так много времени, -- предупредил
он, потом настоял, чтобы я продолжала раздеваться. Взгляд,
которым он рассматривал меня, был холодным и клинически
безличным. Если бы я могла стать жабой, как говорила Эсперанса,
и ускакать от него.
Дурацкая идея, что мне надо идти в темную, холодную воду,
без сомнения, переполненную всякими отвратительными тварями,
ужаснула меня. Желая положить конец этой нелепой ситуации, я
спрыгнула с камня и вошла по щиколотку в воду. -- Я ничего не
чувствую! -- завопила я, в ужасе вылетая обратно. -- Что
происходит? Это же не вода!
-- Не будь ребенком, -- прикрикнул на меня смотритель. --
Конечно, это вода. Но ты не чувствуешь ее. Вот и все.
Я хотела было выругаться, но вовремя взяла себя в руки.
Страх прошел.
-- Почему я не чувствую воду? -- спросила я, упорно
пытаясь выиграть время, хотя и знала, что это бесполезное
занятие. Но я не сомневалась, что сразу же скончаюсь в воде,
буду чувствовать ее или нет. Однако у меня не возникло желания
быть безрассудной.
-- Это безводная вода, что-то вроде очищающего раствора?
-- спросила я.
После долгой паузы, перебрав все угрожающие возможности,
он сказал, что я могу называть ее очищающей жидкостью. --
Однако я должен предупредить тебя, что это не ритуальный способ
очищения, -- подчеркнул он. -- Очищение должно прийти изнутри.
Это частная и одинокая битва.
-- Тогда почему ты хочешь, чтобы я вошла в эту воду? Она
кажется слизистой, даже если я не чувствую ее, -- сказала я со
всей силой, которую могла вложить в голос.
Его губы дернулись, как будто он собирался рассмеяться,
но, по-видимому вынужденный уступить, он снова сделал серьезное
лицо и сказал: -- Я собираюсь прыгнуть в воду вместе с тобой.
-- И без всяких дальнейших колебаний он полностью разделся.
Он стоял передо мной в каких-нибудь пяти футах, совершенно
голый. В этом странном свете -- казалось был и не день, и не
ночь -- я могла видеть с совершенной ясностью каждый дюйм его
тела. Он не делал робких попыток прикрыть свою наготу.
Напротив, он, казалось, более чем гордился своими мужскими
достоинствами и демонстрировал их передо мной с вызывающим
нахальством.
-- Поспеши и снимай свою одежду, -- подгонял он меня. -- У
нас не так много времени.
-- Я не собираюсь раздеваться. Это безумие! --
протестовала я.
-- Но ты это сделаешь. Это решение ты примешь всем