Флоринда Доннер

Жизнь-в-сновидении (Часть 2)

своим

существом. -- Он говорил без горячности, без злости, со

спокойной настойчивостью. -- Сегодня в этом странном мире ты

узнаешь, что существует только один способ вести себя:

поведение мага. -- Он смотрел на меня с любопытной смесью

сострадания и радости.

С ухмылкой, которая, по-видимому, означала, что он убеждал

меня бесполезно, смотритель сказал, что прыжок в бассейн будет

встряской для меня. Он что-то изменит внутри меня. -- Эта

перемена поможет тебе в будущем понять, кто мы и что мы делаем.

Мимолетная улыбка просияла у него на лице, когда он

поспешил заметить, что прыжок в воду не даст мне дополнительной

энергии для сновидения. Он предупредил меня, что процесс

сохранения и накопления энергии займет очень много времени и

что я могу вообще никогда не добиться успеха. -- В мире магов

нет никаких гарантий, -- сказал он. Потом продолжил, что прыжок

в бассейн может увести мое внимание прочь от повседневных

забот, -- забот, которые постоянно преследуют женщину моего

возраста и моего времени.

-- Это священный бассейн? -- спросила я.

Его брови взметнулись в явном удивлении. -- Это магический

бассейн, -- объяснил он, твердо взглянув на меня. Он, должно

быть, заметил, что я уже приняла решение и расстегнул ремешок

часов у меня на руке. -- Этот бассейн ни божественный, ни

дьявольский. -- Он пожал своими худыми плечами и надел мои часы

себе на руку. -- А сейчас посмотри на свои часы, -- приказал

он. -- Они у тебя уже много лет. Ощути их на моей руке. -- Он

хихикнул, как будто собирался что-то сказать, но передумал. --

Ну ладно, давай снимай одежду.

-- Может быть, я войду в воду в одежде, -- пробормотала я.

Хотя я не стыдилась, но как-то не могла согласиться с мыслью

стоять перед ним голой.

Он заметил, что мне понадобится сухая одежда, когда я

выйду из воды. -- Я не хочу, чтобы ты схватила воспаление

легких. -- Озорная улыбка промелькнула в его глазах. -- Это

самая настоящая вода, хотя ты ее и не чувствуешь, -- сказал он.

Неохотно я сняла джинсы и футболку.

-- И трусы тоже, -- сказал он.

Я шла вокруг поросшего травой края бассейна, проверяя,

нужно ли мне сразу прыгнуть в воду, или я могу заходить в нее

постепенно, сначала черпая руками и поливая себе ноги, руки,

живот и наконец голову, как это делала одна старая женщина в

Венесуэле, прежде чем войти в море.

-- Я войду здесь! -- закричала я, но вместо того, чтобы

нырнуть, я обернулась посмотреть на смотрителя.

Меня испугала его неподвижность. Казалось, он превратился

в камень, с таким оцепеневшим и напряженным выражением он сидел

на валуне. Только в глазах и оставалась жизнь; они сияли

совершенно неотразимо, как будто бы источник света находился

внутри, за глазами. Меня скорее поразило, чем опечалило, когда

я увидела слезы, стекающие по его щекам. Не зная почему, я тоже

начала тихо плакать. Слезы у смотрителя катились вниз и, как я

догадалась, падали на мои часы на его руке. Я ощутила жуткое

давление его убежденности, внезапно страх и нерешительность

покинули меня. Я бросилась в бассейн.

Вода оказалась не противной, но нежной как шелк и зеленой.

Мне совсем не было холодно. Как и утверждал смотритель, я не

чувствовала воду. Фактически я ничего не чувствовала; было так,

как будто я, освобожденная от телесной оболочки, осознавала

себя плавающей в центре бассейна с водой, в которой я ощущала

жидкость, но не влажность. Я обратила внимание на свет,

льющийся из глубины. Я подпрыгнула, как рыба, и, получив

толчок, нырнула к источнику света.

Я вынырнула, чтобы набрать воздух. -- Насколько глубок

этот бассейн?

-- Он достигает центра земли. -- Голос Эсперансы был ясным

и громким; в нем было столько уверенности, что, будучи собой, я

сразу же захотела возразить ей. Но в воздухе было что-то

тяжелое, что остановило меня, -- какая-то неестественная

неподвижность, напряжение, которые внезапно лопнули с громким

хлопком, звук которого шелестом распространился вокруг нас.

Какой-то предостерегающий шепот, стремительный и зловещий,

возвестил о чем-то странном.

На том самом месте, где стоял смотритель, была Эсперанса;

она была тоже совершенно голая.

-- А где смотритель? -- закричала я искаженным от паники

голосом.

-- Я смотритель, -- сказала она.