куда-либо идти, --
сказала я. -- Ты же помнишь, я даже не отправилась, как планировала, с
друзьями вверх по реке охотиться на аллигаторов.
-- Вот об этом я и говорю, -- убеждала она меня так, словно
разговаривала с бестолковым ребенком. -- Ты нашла повод отменить поездку,
чтобы получить возможность пойти со мной. -- Она положила костлявые ладони
мне на голову. -- Поверь мне. Мне-то не пришлось долго над этим раздумывать.
И тебе тоже. Решение пришло в ту минуту, когда ты попалась мне на глаза.
Чтобы подавить смех, я уткнулась лицом в колени старой женщины. Спорить
с ней было бесполезно. К тому же она, возможно, права, подумала я. Я и сама
не находила этому объяснения.
-- Я долго ждала, -- продолжала Анхелика. -- Я уже почти забыла, что ты
должна ко мне приехать. Но как только я тебя увидела, я поняла, что тот
человек был прав. Не то чтобы я в нем когда-нибудь сомневалась, но он сказал
мне об этом так давно, что я уже начала думать, что упустила свой случай.
-- Какой человек? -- спросила я, подняв голову с ее колен. -- Кто тебе
сказал, что я приеду? -- В другой раз расскажу. -- Анхелика пододвинула
корзину и достала большую лепешку. -- Давай-ка поедим, -- добавила она и
открыла банку с сардинами.
Настаивать не было смысла. Если уж Анхелика решила молчать, нечего было
и думать заставить ее заговорить снова. Не утолив любопытства, я
довольствовалась изучением аккуратного ряда жирных сардин в густом томатном
соусе. Я видела такие же в супермаркете Лос-Анжелеса; одна моя подруга
обычно покупала их для своего кота.
Я подцепила одну пальцем и размазала по куску белой лепешки.
-- Где, интересно, может быть Милагрос, -- сказала я, вгрызаясь в
сэндвич с сардинкой. На вкус он был совсем неплох.
Анхелика не ответила; она и есть ничего не стала. Время от времени она
лишь пила воду из тыквенного сосуда.
В уголках ее рта держалась едва заметная улыбка, и мне захотелось
узнать, о чем таком могла задуматься эта старая женщина, что пробудило такую
тоску в ее глазах. Внезапно она уставилась на меня, словно очнувшись от
сна.
-- Смотри, -- сказала она, толкнув меня локтем.
Перед нами стоял мужчина, совершенно нагой, за исключением повязок из
хлопковой пряжи на предплечьях и шнурка поперек талии, петлей охватывавшего
крайнюю плоть и подвязывавшего таким образом пенис к животу.
Его тело сплошь было покрыто коричневато-красными узорами. В одной руке
он держал лук и стрелы, в другой -- мачете.
-- Милагрос? -- наконец выдавила я, когда первый шок миновал. Все-таки
узнала я его с трудом. И не только из-за его наготы; он как бы стал выше
ростом, мускулистее.
Красные зигзагообразные полосы, спускающиеся со лба по щекам, поперек
носа и вокруг рта, заострили черты его лица, напрочь стирая всякую
уязвимость. Помимо чисто физической перемены было что-то еще, чего я не
могла точно определить. Словно избавившись от одежды racionales, он сбросил
какой-то невидимый груз.
Милагрос расхохотался во все горло. Смех, вырывавшийся, казалось, из
самой глубины его существа, сотрясал все тело. Раскатисто разносясь по лесу,
он смешался с тревожными криками испуганно взлетевшей стайки попугаев.
Присев передо мной на корточки, он резко оборвал смех и сказал: -- А ты меня
почти не узнала. -- Он придвинул свое лицо к моему, так что мы коснулись
друг друга носами, и спросил: -- Хочешь, я тебе раскрашу лицо? -- Да, --
сказала я, доставая фотоаппарат из рюкзака. -- Только можно я сначала тебя
сфотографирую? -- Это мой фотоаппарат, -- решительно заявил он, потянувшись
за ним. -- Я думал, что ты оставила его для меня в миссии.
-- Я хотела бы им воспользоваться, пока буду находиться в индейской
деревне.
Я стала учить его, как пользоваться фотоаппаратом, с того, что вставила
кассету с пленкой. Он очень внимательно слушал мои пояснения, кивая головой
всякий раз, когда я спрашивала, все ли он понял. Вдаваясь во все подробности
обращения с этим хитроумным устройством, я надеялась сбить его с толку.
-- А теперь давай я тебя сфотографирую, чтобы ты видел, как надо
держать камеру в руках.
-- Нет, нет. -- Он живо остановил меня, выхватив камеру. Без каких-либо
затруднений он открыл заднюю крышку и вынул пленку, засветив ее. -- Ты же
пообещала, что он мой. Только я один могу делать им снимки.
Лишившись