Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

дара речи, я смотрела, как он вешает фотоаппарат себе на

грудь. На его нагом теле камера выглядела настолько нелепо, что меня

разобрал смех. А он принялся карикатурными движениями наводить фокус,

ставить диафрагму, нацеливать объектив куда попало, разговаривая при этом с

воображаемыми объектами съемок, требуя, чтобы те то подошли поближе, то

отодвинулись.

Мне ужасно захотелось дернуть за шнурок на его шее, на котором висели

колчан со стрелами и палочка для добывания огня.

-- Без пленки у тебя никаких снимков не получится, -- сказала я,

отдавая ему третью, последнюю кассету.

--А я не говорил, что хочу делать снимки. -- Он с ликующим видом

засветил и эту пленку, потом очень аккуратно вложил фотоаппарат в кожаный

футляр. -- Индейцы не любят, когда их фотографируют, -- серьезно сказал он,

повернулся к корзине Анхелики и, порывшись в ее содержимом, вытащил

небольшой тыквенный сосуд, обвязанный вместо крышки кусочком шкуры какого-то

животного. -- Это оното,-- сказал он, показывая мне пасту красного цвета. На

вид она была жирной и издавала слабый, не поддающийся определению аромат. --

Это цвет жизни и радости, -- сказал он.

-- А где ты оставил свою одежду? -- поинтересовалась я, пока он

откусывал кусочек лианы длиной с карандаш. -- Ты живешь где-то поблизости?

Занятый разжевыванием одного из кончиков лианы, пока тот не превратился в

подобие кисточки, Милагрос не счел нужным отвечать. Он плюнул на оното и

стал размешивать кисточкой красную пасту, пока та не размякла.

Точной твердой рукой он нарисовал волнистые линии у меня на лбу, по

щекам, подбородку и шее, обвел кругами глаза и разукрасил руки круглыми

точками.

-- Где-то неподалеку есть индейская деревня? --Нет.

-- Ты живешь сам по себе? -- Почему ты задаешь так много вопросов? --

Раздраженное выражение, усиленное резкими чертами его раскрашенного лица,

сопровождалось возмущением в голосе.

Я открыла рот, что-то промямлила, но побоялась сказать, что мне важно

узнать о нем и об Анхелике побольше: чем больше я буду знать, тем мне будет

спокойнее.

-- Меня учили быть любопытной, -- сказала я чуть погодя, чувствуя, что

он не поймет того легкого беспокойства, которое я пыталась сгладить своими

вопросами. Мне казалось, что узнав их ближе, я приобрету в какой-то мере

чувство владения ситуацией.

Пропустив мимо ушей мои последние слова, Милагрос искоса с улыбкой

взглянул на меня, придирчиво изучил раскраску на лице и разразился громким

хохотом. Это был веселый, заразительный смех, смех ребенка.

-- Светловолосая индеанка,-- только и сказал он, утирая слезы с глаз.

Все мои мимолетные опасения улетучились, и я расхохоталась вместе с

ним. Внезапно смолкнув, Милагрос наклонился и прошептал мне на ухо какое-то

непонятное слово. -- Это твое новое имя, -- с серьезным видом сказал он,

прикрыв мне ладонью рот, чтобы я не повторила его вслух.

Повернувшись к Анхелике, он шепнул это имя и ей на ухо.

Покончив с едой, Милагрос знаком велел нам идти дальше. Я быстро

обулась, не обращая внимания на волдыри. То взбираясь на холмы, то спускаясь

в долины, я не различала ничего, кроме зелени, -- бесконечной зелени лиан,

листвы, ветвей и острых колючек, где все часы были часами сумерек. Я уже не

задирала голову, чтобы поймать взглядом небо в просветах между листвой, а

довольствовалась его отражением в лужах и ручьях.

Прав был мистер Барт, когда говорил мне, что джунгли -- это мир,

который невозможно себе представить.

Я все еще не могла поверить, что шагаю сквозь эту бесконечную зелень

неведомо куда. В моем мозгу вспыхивали жуткие рассказы антропологов о

свирепых и воинственных индейцах из диких племен.

Мои родители были знакомы с несколькими немецкими исследователями и

учеными, побывавшими в джунглях Амазонки. Ребенком я завороженно слушала их

истории об охотниках за головами и каннибалах; все они рассказывали разные

случаи, когда им удавалось избежать верной смерти, лишь спасая жизнь

больному индейцу, как правило, вождю племени или его родственнику. Одна

немецкая супружеская пара с маленькой дочерью, вернувшаяся из двухлетнего

путешествия по джунглям Южной Америки, произвела на меня самое сильное

впечатление.

Мне было семь лет, когда я увидела собранные ими в странствиях предметы