Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

Милагросом и старухой.

Мы все шли молча по тропам, окаймленным сплошной листвой и колючими

зарослями в человеческий рост. Мы проползали под нижними ветвями подлеска

или расчищали себе путь сквозь стены из лиан и веток, выбираясь оттуда с

перепачканными и исцарапанными лицами. Временами я теряла из виду моих

провожатых, но легко находила дорогу по веточкам, которые Милагрос имел

обыкновение надламывать на ходу. Мы переходили речки и ручьи по подвесным

мостам из лиан, прикрепленных к деревьям на обоих берегах. На вид это были

настолько ненадежные сооружения, что всякий раз, переходя очередной мост, я

боялась, что он не выдержит нашего веса.

Милагрос смеялся и уверял меня, что его народ хоть и неважно плавает,

зато искусен в строительстве мостов.

Кое-где нам попадались в грязи на тропах следы человеческих ног, что по

словам Милагроса свидетельствовало о наличии по соседству индейской деревни.

Но мы ни разу не подошли ни к одной из них, так как он хотел, чтобы мы дошли

до цели без всяких остановок.

-- Если бы я шел один, я бы уже давно был на месте, -- говорил Милагрос

всякий раз, когда я спрашивала, скоро ли мы придем в деревню Анхелики. И

взглянув на нас, он сокрушенно добавлял: -- С женщинами быстро не походишь.

Но против нашего неспешного темпа Милагрос не возражал. Мы часто

разбивали лагерь задолго до сумерек, гденибудь на широком речном берегу. Там

мы купались в прогретых солнцем заводях и обсыхали на громадных гладких

валунах, торчащих из воды. Мы сонно смотрели на неподвижные облака, которые

так медленно изменяли форму, что спускались сумерки, прежде чем они

полностью меняли свое обличье.

Именно в эти ленивые предвечерние часы я размышляла о причинах,

побудивших меня удариться в эту немыслимую авантюру. Может, это ради

осуществления какой-то моей фантазии? А может быть, я пряталась от какой-то

ответственности, которая стала для меня непосильной? Не упускала я из виду и

возможности того, что Анхелика могла меня околдовать.

С каждым днем мои глаза все больше привыкали к вездесущей зелени.

Вскоре я начала различать синих и красных попугаев ара, редко попадавшихся

туканов с черными и желтыми клювами. Однажды я даже заметила тапира,

бредущего напролом через подлесок в поисках водопоя. В конечном счете он

оказался нашим очередным блюдом.

Обезьяны с рыжеватым мехом следовали за нами по макушкам деревьев,

исчезая лишь тогда, когда на нашем пути встречались реки с водоскатами и

тихими протоками, в которых отражалось небо. Глубоко в зарослях, на обросших

мхом поваленных деревьях, росли красные и желтые грибы, настолько хрупкие и

нежные, что рассыпались в цветную пыль при малейшем прикосновении.

Я было пыталась сориентироваться по встречавшимся нам крупным рекам,

надеясь, что они будут соответствовать тем, которые я помнила из учебников

географии. Но всякий раз, когда я спрашивала их названия, они не совпадали с

теми, какие я знала, поскольку Милагрос называл их индейские имена.

По ночам при слабом свете костра, когда земля, казалось, источала белый

туман, и я чувствовала на лице влагу ночной росы, Милагрос начинал низким

гнусавым голосом рассказывать мифы своего народа.

Анхелика широко раскрывала глаза, словно стараясь не столько

внимательно слушать, сколько не уснуть, и обычно минут десять сидела прямо,

а потом крепко засыпала. А Милагрос рассказывал до глубокой ночи, оживляя в

памяти времена, когда в лесу обитали некие существа -- отчасти духи, отчасти

животные, отчасти люди -- существа, насылавшие мор и наводнения, наполнявшие

лес дичью и плодами и учившие людей охоте и земледелию.

Любимым мифом Милагроса была история об аллигаторе Ивраме, который до

того, как стать речным животным, ходил и разговаривал, как человек. Ивраме

был хранителем огня и прятал его у себя в пасти, не желая делиться с

другими. Тогда лесные обитатели решили устроить аллигатору роскошный пир,

ибо знали, что только заставив его расхохотаться, они смогут похитить огонь.

Они рассказывали ему одну шутку за другой, пока, наконец, Ивраме не выдержал

и не разразился громким хохотом.

Тогда в его раскрытую пасть влетела маленькая птичка, схватила огонь и

улетела высоко на священное дерево.

Оставляя нетронутым основное содержание мифов, которые он выбирал для