по своему вкусу. Он
вставлял в них подробности, не приходившие ему прежде в голову, добавлял
собственные суждения, возникавшие по ходу повествования.
-- Сны, сны, -- каждую ночь говорил Милагрос, заканчивая свои истории.
-- Кто видит сны, тот долго живет.
Наяву ли это было, во сне ли? Спала я или бодрствовала, когда услышала,
как зашевелилась Анхелика? Невнятно что-то пробормотав, она села. Еще не
очнувшись от сна, она отвела прилипшую к лицу прядь волос, огляделась и
подошла к моему гамаку. Она смотрела на меня необычайно пристально; глаза ее
казались огромными на худом морщинистом лице.
Она открыла рот; из ее гортани полились странные звуки, а все тело
затряслось. Я протянула руку, но там не было ничего -- одна лишь неясная
тень, удаляющаяся в заросли. -- Старая женщина, куда ты уходишь? -- услышала
я собственный голос. Ответа не было -- лишь стук капель тумана, осевшего на
листьях. На мгновение я увидела ее еще раз -- такой, как в тот же день
видела ее купающейся в реке; а потом она растаяла в густом ночном тумане.
Не в силах остановить ее, я видела, как она исчезла в расщелине,
скрытой в земле. И сколько я ни искала, я не смогла найти даже ее платья.
Это всего лишь сон, уговаривала я себя и продолжала искать ее в потемках, в
окутанной туманом листве. Но от нее не осталось даже следа.
Я проснулась в сильной тревоге, с колотящимся сердцем. Солнце уже
высоко поднялось над верхушками деревьев. Никогда еще с начала нашего похода
я не спала так допоздна, и не потому, что я не хотела спать, -- просто
Милагрос требовал, чтобы мы поднимались с рассветом.
Анхелики не было; не было ни ее гамака, ни корзины. Под деревом стояли
лук и стрелы Милагроса. Странно, подумала я. До сих пор он никогда без них
не уходил. Должно быть, он ушел со старой женщиной собирать плоды или орехи,
которые нашел вчера, повторяла я про себя, пытаясь загасить растущую
тревогу.
Не зная, что делать, я подошла к краю воды. Никогда прежде они не
уходили вдвоем, оставив меня одну.
На другом берегу реки стояло дерево, бесконечно одинокое, его ветви
склонились над водой, удерживая на весу целую сеть ползучих растений, на
которой виднелись нежные красные цветы. Они походили на мотыльков,
попавшихся в гигантскую паутину.
Стайка попугаев шумно расселась на лианах, тянувшихся, казалось, прямо
из воды, безо всякой видимой опоры, потому что невозможно было разглядеть, к
какому дереву они прикреплены. Я начала подражать крикам попугаев, но они
явно не замечали моего присутствия.
Лишь когда я зашла в воду, они взлетели, раскинувшись по небу зеленой
дугой.
Я ждала, пока солнце не скрылось за деревьями, а кроваво-красное небо
не залило реку своим огнем. Я рассеянно подошла к гамаку, поворошила золу,
пытаясь оживить костер. Прямо мне в лицо вперилась янтарными глазами зеленая
змея, и я онемела от ужаса. Покачивая головкой в воздухе, она, казалось,
была напугана не меньше меня. Затаив дыхание, я вслушивалась, как она
шуршала опавшей листвой, медленно исчезая в густом сплетении корней.
У меня уже не осталось сомнений, что Анхелику я никогда больше не
увижу. Я не хотела плакать, но уткнувшись лицом в сухие листья, не смогла
сдержать слез. -- Куда же ты ушла, старая женщина? -- шептала я те же слова,
что и во сне. Я позвала ее по имени сквозь огромное зеленое море зарослей.
Из-за старых деревьев не донеслось никакого ответа. Они были немыми
свидетелями моей печали.
В густеющих сумерках я еле разглядела фигуру Милагроса.
С почерневшим от золы лицом и телом, он замер передо мной, немного
постоял, выдерживая мой взгляд, а потом глаза его закрылись, ноги
подкосились, и он устало рухнул на землю.
-- Ты похоронил ее? -- спросила я, перекинув его руку себе через плечо,
чтобы втащить его на мой гамак. Мне это удалось с большим трудом -- сначала
перекинула туловище, потом ноги.
Он открыл глаза и поднял руку к небу, словно мог дотянуться к далеким
облакам. -- Ее душа вознеслась на небо, в дом грома, -- с трудом выдавил он.
-- Огонь высвободил ее душу из костей, -- добавил он и тут же крепко уснул.
Охраняя его беспокойный сон, я увидела, как перед моими усталыми
глазами выросла призрачная чаща деревьев. В ночной тьме эти химерические
деревья казались реальнее и выше пальм. Печали больше не было.