Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

Анхелика

исчезла в моем сне, стала частицей настоящих и призрачных деревьев. Теперь

она вечно будет скитаться среди духов исчезнувших зверей и мифических

существ.

Перед самым рассветом Милагрос взял лежавшие на земле мачете, лук и

стрелы. С отрешенным видом он забросил за спину колчан и, ни слова не

говоря, направился в заросли. Я поспешила следом, боясь потерять его в

полумраке.

Часа два мы шли молча, а потом Милагрос резко остановился на краю

лесной прогалины.

-- Дым мертвых вреден для женщин и детей, -- сказал он, указав на

сложенный из бревен погребальный костер.

Он уже частично обрушился, и в золе виднелись почерневшие кости.

Сев на землю, я стала смотреть, как Милагрос подсушивает над небольшим

костром ступу, сделанную им из куска дерева. Со смесью ужаса и какого-то

жуткого любопытства я неотступно следила за тем, как Милагрос просеивает

золу, выбирая из нее кости Анхелики. Потом он принялся толочь их в ступе

тонким шестом, пока те не превратились в черно-серый порошок.

-- С дымом костра ее душа добралась к дому грома, -- сказал Милагрос.

Была уже ночь, когда он наполнил наши тыквенные сосуды истолченными костями

и замазал их вязкой смолой.

-- Жаль, что она не смогла заставить смерть подождать еще самую

малость, -- сказала я с тоской.

-- Это не имеет значения, -- сказал Милагрос, поднимая глаза от ступы.

Лицо его было бесстрастно, но в черных глазах блестели слезы. Его нижняя

губа дрогнула, потом скривилась в полуулыбку. -- Все, чего она хотела, --

это чтобы ее жизненная сущность снова стала частицей ее народа.

-- Это не одно и то же, -- возразила я, не вполне понимая, что имеет в

виду Милагрос.

-- Ее жизненная сущность находится в ее костях, -- сказал он так,

словно прощал мне мое невежество. -- Ее пепел вернется к ее народу, в лес.

-- Ее нет в живых, -- настаивала я. -- Что толку от ее пепла, если она

хотела увидеть свой народ? -- При одной мысли о том, что я никогда больше не

увижу эту старую женщину, не услышу ее голоса и смеха, на меня снова

нахлынула безудержная печаль. -- Она так и не рассказала, почему была

уверена, что я пойду вместе с ней.

Милагрос заплакал и, выбрав уголья из костра, стал тереть ими свое

мокрое от слез лицо.

-- Один наш шаман сказал Анхелике, что хотя она и покинула свою

деревню, умрет она среди своего народа, а душа ее останется частью родного

племени. -- Милагрос жестко взглянул на меня, словно я собиралась его

перебить. -- Этот шаман уверил ее, что об этом позаботится девушка с

волосами и глазами такого цвета, как у тебя.

-- Но я думала, что ее народ никак не контактирует с белыми, -- сказала

Слезы текли по лицу Милагроса, пока он объяснял, что в прежние времена

его народ жил ближе к большой реке. -- Теперь о тех днях помнят лишь

немногие оставшиеся в живых старики, -- сказал он тихо. -- А позднее мы

стали все дальше и дальше уходить в лес.

Я не вижу больше причины продолжать этот переход, подавленно думала я.

Без этой старой женщины что мне делать среди ее народа? Она была главной

причиной моего пребывания здесь.

-- Что мне теперь делать? Ты отведешь меня обратно в миссию? --

спросила я и, увидев недоумение на лице Милагроса, добавила: -- Ведь

принести ее пепел -- это не одно и то же.

-- Это одно и то же, -- произнес он вполголоса. -- Для нее это было

важнее всего, -- прибавил он, цепляя один из калабашей с пеплом мне на пояс.

Мое тело на мгновение застыло, потом расслабилось, когда я заглянула в

глаза Милагроса. Его почерневшее лицо было полно благоговения и печали.

Мокрыми от слез щеками он прижался к моим щекам и подчернил их угольями. Я

робко тронула калабаш, висевший у меня на поясе; он был легок, как смех

старой женщины.

Глава 5

Два дня мы, все убыстряя ход, без отдыха взбирались и спускались по

склонам холмов. Я настороженно следила за безмолвной фигурой Милагроса, то

появляющейся, то исчезающей в лесном сумраке. Торопливость его движений лишь

усиливала мою неуверенность; временами мне хотелось заорать на него, чтобы

он отвел меня обратно в миссию.

День над лесом помрачнел, а тучи из белых стали сначала серыми, затем и

вовсе почернели. Тяжко и давяще они нависли над кронами деревьев. Тишину