вода потоками хлынула на землю, с
беспощадной яростью ломая ветки, срывая листву.
Дав мне знак укрыться под гигантскими листьями, которые он успел
нарезать, Милагрос присел на землю. Я же вместо того, чтобы подсесть к нему,
сняла рюкзак, сняла висевший у меня на поясе сосуд с истолченными костями
Анхелики и стащила с себя майку. Теплая вода благодатными струями забила по
моему измученному телу. Намылив шампунем сначала голову, затем все тело, я
смыла с кожи весь пепел, весь запах смерти. Я повернулась к Милагросу; его
почерневшее лицо изможденно осунулось, а в глазах стояла такая печаль, что я
пожалела о той поспешности, с какой принялась отмываться. Нервными
движениями я стала стирать майку и, не глядя на него, спросила: -- Мы ведь
уже почти дошли до деревни? -- По моему разумению, выйдя из миссии, мы
прошагали далеко за сотню миль.
-- Мы придем туда завтра, -- сказал Милагрос, разворачивая маленький
сверток из обвязанных лианами листьев с жареным мясом. Уголки его рта
приподнялись в лукавой улыбке и резче обозначили морщины вокруг раскосых
глаз. -- То есть, если мы будем идти моим шагом.
Дождь стихал. Тучи разошлись. Я глубоко задышала, наполняя легкие
чистым свежим воздухом. Долго еще после того, как дождь прекратился, с
листвы падали капли.
Поймав отражение солнца, они ослепительно сверкали, словно осколки
стекла.
-- Я слышу, кто-то идет, -- прошептал Милагрос. -- Не шевелись.
Я ничего не слышала -- ни птичьего голоса, ни шелеста листвы. Только я
хотела сказать об этом, как треснула ветка, и на тропе перед нами появился
нагой мужчина. Он был немного выше меня -- примерно пять футов четыре дюйма.
Интересно, подумала я, что делает его более мощным на вид -- его мускулистая
грудь или нагота. В руках у него был большой лук и несколько стрел. Лицо и
тело были покрыты красными извилистыми линиями, которые тянулись по бокам
вдоль ног и заканчивались точками вокруг колен.
Чуть позади него на меня таращились две молодые женщины. В их широко
раскрытых темных глазах замерло изумление. Пучки волокон, казалось,
вырастали у них из ушей. В уголках рта и нижней губе торчали палочки
величиной со спичку. Вокруг талии, на предплечьях, кистях рук и под
коленками виднелись повязки из красных хлопковых волокон. Темные волосы были
коротко острижены и так же, как у мужчины, на их макушках были выбриты
широкие тонзуры.
Никто не произнес ни слова, и страшно разволновавшись, я выкрикнула: --
Шори нойе, шори нойе! Анхелика как-то советовала мне, повстречав в лесу
индейцев, приветствовать их словами 'Добрый друг, добрый друг!' -- Айя, айя,
шори, -- ответил мужчина, подходя поближе. Его уши были украшены перьями,
торчавшими из обоих концов коротких, с мой мизинец, тростинок, воткнутых в
мочки. Он завел разговор с Милагросом, сильно жестикулируя, и то рукой, то
кивком головы показывая на тропу, ведущую в заросли. Несколько раз подряд он
поднимал руку над головой, вытянув пальцы так, будто хотел дотянуться до
солнечного луча.
Я сделала женщинам знак подойти ближе, но они с хихиканьем спрятались в
кустах. Увидев бананы в висевших у них за плечами корзинах, я широко открыла
рот и показала рукой, что хочу попробовать. Старшая из женщин осторожно
подошла, не глядя на меня, отвязала корзину и отломила от грозди самый
мягкий и желтый банан. Одним ловким движением она вынула изо рта палочки,
впилась зубами в кожуру, надкусила ее вдоль, раскрыла и прямо мне под нос
подсунула очищенный плод.
Это был самый толстый банан странной треугольной формы, который я
когда-либо видела.
-- Очень вкусно, -- сказала я по-испански, поглаживая себя по животу.
По вкусу он был похож на обычный банан, но оставил во рту толстый налет.
Она подала мне еще два. Когда она начала очищать четвертый, я
попыталась дать ей понять, что уже наелась.
Улыбнувшись, она уронила недоочищенный банан на землю и положила руки
мне на живот. Руки у нее были загрубевшие, но тонкие нежные пальцы были
ласковы, когда она неуверенно потрогала мою грудь, плечи и лицо, словно
желая убедиться, что я на самом деле существую. Она заговорила высоким
гнусавым голосом, напомнившим мне голос Анхелики. Потом оттянула резинку
моих трусов и подозвала свою товарку посмотреть. Только теперь я
почувствовала смущение