Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

и от вздувшейся, побагровевшей

груди.

Только а стала обдумывать, как бы высвободить придавленные его тяжестью

ноги, как в хижину вошла Ритими, неся в руках калабаш с подогретой на костре

водой. Она ловко приподняла Этеву и жестом велела мне сесть в гамаке за его

спиной, чтобы можно было опереть его о мои поднятые колени. Осторожными

движениями она обмыла ему лицо и грудь.

Этеве было лет двадцать пять, однако с прилипшими ко лбу влажными

волосами и чуть приоткрытыми губами он казался беззащитным, как спящий

ребенок. Мне вдруг пришло в голову, что он может умереть от внутренних

повреждений.

-- Завтра он поправится, -- сказала Ритими, словно угадав мои мысли.

Она тихонько засмеялась; в ее смехе по-детски звенела затаенная радость. --

Хорошо, что пролилась кровь. У него сильные хекуры. Он ваитери.

Довольный похвалой Ритими, Этева открыл глаза. Переведя взгляд на меня,

он что-то невнятно пробормотал.

-- Да. Он ваитери, -- поддакнула я.

Вскоре появилась Тутеми с темным горячим варевом.

-- Что это такое? -- спросила я.

-- Лекарство, -- улыбаясь, ответила Тутеми. Она сунула палец в снадобье

и мазнула им по моим губам. -- Пуривариве приготовил его из кореньев и

волшебных растений. -- В глазах Тутеми поблескивал довольный огонек.

Пролилась кровь: теперь она была уверена, что родит крепкого, здорового

сына.

Ритими осмотрела мои ноги, все в синяках и ссадинах после того, как

Пуривариве волок меня через поляну, и обмыла их остатками теплой воды. Я

улеглась в неудобном лубяном гамаке Этевы.

Луна в короне желтого сияния добралась уже почти до верхушек деревьев.

Несколько мужчин все еще плясали и пели на поляне; потом луна спряталась за

тучей, и все потонуло во мраке. Одни лишь голоса, уже не пронзительные, а

тихо бормочущие, указывали на то, что плясуны еще не разошлись. Луна

выглянула снова, бледный свет озарил кроны деревьев, и темнокожие фигуры

снова материализовались из тьмы; длинные тени их тел придавали реальность

тихому постукиванию луков о стрелы.

Кое-кто из мужчин пел до тех пор, пока на востоке над деревьями не

показался краешек зари. Небо покрывали темные пурпурные облака цвета избитой

груди Этевы. Роса сверкала на листве, на бахроме склонившихся над хижинами

пальмовых вершин. Голоса постепенно стихали, уносимые прохладным

предрассветным ветром.

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *

Глава 9

Сев и высадка рассады изначально относились к мужским обязанностям, но

большинство женщин сопровождало своих мужей, отцов и братьев, когда те

отправлялись поутру на огороды. Составляя им компанию, женщины помогали в

прополке либо пользовались возможностью собрать топливо для очагов, если

бывали срублены новые деревья.

Несколько недель я ходила с Этевой, Ритими и Тутеми на их участки.

Долгие утомительные часы прополки, казалось, уходили впустую, поскольку не

видно было никакого улучшения. Солнце и дожди одинаково способствовали росту

всяких растений, без учета человеческих интересов.

У каждой семьи был свой участок земли, отгороженный поваленными

стволами деревьев. Огород Этевы соседствовал с огородом Арасуве, который

возделывал самый обширный участок из всех Итикотери, ибо в дни праздников

гости кормились именно с участка вождя.

Сначала я умела распознавать только несколько видов бананов и различные

пальмы, здесь и там растущие на огородах. Плодоносящие пальмы также

высаживались целенаправленно, каждое дерево принадлежало тому, кто его

посадил. Позднее я к своему удивлению обнаружила в зарослях сорняков великое

разнообразие съедобных корнеплодов, таких как маниока, батат, разные

тыквенные лианы, хлопчатник, табак и колдовские травы. На огородах и вокруг

шабоно выращивались также деревья с розовыми цветами и красными стручками,

из которых приготовлялась красная паста оното.

Пучки красных остроконечных стручков срезались, очищались, а ярко-алые

семена с окружающей их мясистой мякотью помещались в большой калабаш,

наполненный водой. Тщательно измельченная и перемешанная оното затем полдня

кипятилась на медленном огне. Остыв за ночь, наполовину затвердевшая масса

заворачивалась в продырявленные банановые листья и подвешивалась для

просушки к стропилам хижины. Несколько дней спустя готовая к употреблению

красная паста раскладывалась в маленькие калабаши.