Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

еще раз. Я не видел.

-- Подстрелила, подстрелила, -- заверила его жена Арасуве, показывая

добычу.

-- Ахахахаха, -- воскликнул мужчина.

-- Где ты научилась стрелять из лука? -- спросил Арасуве.

Я, как могла, постаралась объяснить, что такое школа.

Видя недоумевающие глаза Арасуве, я пожалела, что не сказала, что этому

меня научил отец. Попытка что-либо объяснить более чем в нескольких фразах,

бывало, оказывалась безрезультатной не только для меня, но и для моих

слушателей. И далеко не всегда причина крылась в незнании нужных слов.

Трудность была скорее в том, что некоторых слов в их языке просто не

существовало. Чем больше я говорила, тем растеряннее становилось лицо

Арасуве.

Хмурясь в недоумении, он потребовал, чтобы я еще раз объяснила, откуда

знаю, как управляться с луком и стрелами. Я пожалела, что Милагрос ушел в

гости в другую деревню.

-- Я знаю, что среди белых есть меткие стрелки из ружья, -- сказал

Арасуве. -- Но я никогда не видел, чтобы белый хорошо стрелял из лука.

Я сочла за благо принизить значение моего меткого выстрела,

предположив, что это была чистая случайность, тем более, что так оно и было.

Арасуве, однако, упорно настаивал, что я умею пользоваться индейским

оружием. Даже Камосиве заметил, как я держу лук, громко заявил он.

Думаю, мне все же как-то удалось растолковать им, что такое школа,

потому что они стали расспрашивать, чему еще меня там учили. Мои слова о

том, что выводить узоры, которыми я разукрашиваю свой блокнот, меня тоже

научили в школе, мужчины встретили оглушительным хохотом. -- Плохо тебя

учили, -- убежденно сказал Арасуве. -- Твои узоры никуда не годятся.

-- А ты знаешь, как делать мачете? -- спросил какойто мужчина.

-- Для этого нужны сотни людей, -- ответила я. -- Мачете делают на

заводе. -- Чем усерднее я старалась им объяснить, тем более косноязычной

становилась. -- Мачете делают только мужчины, -- наконец заявила я,

довольная тем, что нашла понятное им объяснение.

-- А чему ты еще научилась? -- спросил Арасуве.

Я пожалела, что у меня с собой нет какого-нибудь прибора, скажем,

магнитофона или карманного фонаря, или чего-то в этом роде, чтобы произвести

на них впечатление. И тут я вспомнила о том, что несколько лет занималась

гимнастикой. -- Я умею высоко прыгать, -- выпалила я. Расчистив на песчаном

берегу квадратную площадку, я расставила по ее углам корзины с рыбой. --

Пусть сюда никто не заходит. -- Встав в центре моей арены, я обвела глазами

окружавшие меня любопытные лица. После нескольких упражнений на гибкость они

взорвались одобрительными криками. Хотя песок не пружинил так, как ковер для

вольных упражнений, я утешила себя тем, что хотя бы не покалечусь, если

ошибусь при приземлении.

Я сделала пару стоек на руках, перевороты боком вперед и назад и

наконец сальто вперед и назад. Моему приземлению было далеко до изящества

опытного гимнаста, но меня вознаградили восторженные лица зрителей.

-- Каким странным тебя учили вещам, -- сказал Арасуве.

-- Сделай-ка еще раз.

-- Такое можно делать только один раз. -- Я села на песок перевести

дух. Такого представления я не смогла бы повторить, даже если бы очень

захотела.

Мужчины и женщины подошли поближе, не сводя с меня внимательных глаз.

-- А что ты еще умеешь? -- спросил кто-то.

Я на секунду растерялась; я-то думала, что сделала вполне достаточно.

Чуть поразмыслив, я заявила: -- Я умею сидеть на голове.

Их тела затряслись от смеха, пока по щекам не покатились слезы. --

Сидеть на голове, -- все твердили они между новыми приступами хохота.

Поставив предплечья на землю, я уперлась лбом в сплетенные пальцами

ладони и медленно подняла тело вверх.

Убедившись, что держу равновесие, я скрестила поднятые ноги. Смех

умолк. Арасуве лег ничком на землю, приблизив ко мне лицо. Улыбка собрала

морщинки вокруг его глаз. -- Белая Девушка, я не знаю, что о тебе думать,

зато я знаю, что если пойду с тобой по лесу, обезьяны замрут на месте, чтобы

посмотреть на тебя. И пока они будут так сидеть, я настреляю их целую кучу.

-- Он тронул мое лицо большой мозолистой ладонью. -- А теперь садись-ка

обратно на задок. Лицо у тебя красное, словно разрисованное пастой оното.

Как бы у тебя глаза не вылезли на лоб.