степени уваривается, ею можно смазывать
наконечники стрел.
Махнув на все рукой, я стала помогать Тутеми готовить табачные листья
для просушки. Следуя ее подробным наставлениям, я разрывала каждый лист
вдоль жилки снизу вверх, так что он слегка закручивался, а потом целыми
связками подвешивала их к стропилам. С того места, где я сидела, мне не было
видно, что происходит перед хижиной Ирамамове. Вокруг работающих мужчин
столпились ребятишки в надежде, что их попросят помочь. Нечего и удивляться,
что никто из детей не купался сегодня в реке.
-- Принеси-ка воды из ручья, -- велел Ирамамове малышу Сисиве. -- Да
смотри не замочи ноги. Ступай по стволам, корням или камням. Если
промокнешь, придется мне послать кого-нибудь другого.
День уже клонился к вечеру, когда Ирамамове заканчивал смешивание и
уваривание кураре. -- Вот теперь мамукори набирает силу. Я чувствую, как у
меня засыпают руки. -- Монотонным голосом он медленно запел заклинания духам
яда, продолжая помешивать кураре.
На другой день, незадолго до полудня Ирамамове влетел в шабоно. -- От
мамукори никакого проку! Я подстрелил обезьяну, а она не умерла. Она убежала
с торчащей в лапе бесполезной стрелой. -- Ирамамове носился от хижины к
хижине, ругая мужчин, помогавших ему готовить кураре. -- Говорил же я вам,
что нельзя было спать с женщинами. А теперь мамукори не действует. Если бы
на нас сейчас напали враги, вы не смогли бы даже защитить своих женщин. Вы
думаете, что вы храбрые воины. А толку от вас не больше, чем от ваших стрел.
Корзины вам таскать, а не оружие! На мгновение, когда Ирамамове уселся на
землю посреди деревенской площади, мне показалось, что он заплачет. -- Я сам
буду готовить яд. А вы все бестолочь, -- бубнил он до тех пор, пока злость
не выкипела и сам он совершенно не выдохся.
Несколько дней спустя на заре, незадолго до того, как изжарилась
обезьяна, подстреленная стрелой со свежим ядом, в шабоно явился пришелец с
большим свертком. Его волосы были еще мокрые после купания в реке; лицо и
тело броско раскрашены пастой оното. Положив сверток, лук и стрелы на землю,
он несколько минут молча постоял в центре деревенской площади и лишь после
этого подошел к хижине Арасуве.
-- Я пришел пригласить вас на праздник моего народа, -- громко и
нараспев произнес пришелец. -- Вождь Мокототери прислал меня сказать вам,
что у нас поспело много бананов.
Не вылезая из гамака, Арасуве сказал посланцу, что не может пойти на
праздник. -- Я не могу бросить свои огороды. Я посадил новые саженцы
бананов, за ними нужен уход. -- Арасуве обвел рукой хижину: -- Смотри,
сколько плодов висит на стропилах. Я не хочу, чтобы они пропали.
Пришелец подошел к нашей хижине и обратился к Этеве: -- Твой тесть не
хочет к нам идти. Надеюсь, ты сможешь прийти в гости к моему народу, который
прислал меня с приглашением.
Этева от радости хлопнул себя по бедрам. -- Да, я приду. Мне не жаль
оставлять свои бананы. Я разрешу их съесть остальным.
По мере того, как пришелец переходил от хижины к хижине, приглашая
Итикотери в свою деревню, его темные живые глаза все больше светились
радостью. Его пригласили передохнуть в хижине старого Камосиве, угостили
банановым супом и мясом обезьяны. Позже вечером он распаковал сверток,
оставленный посреди деревенской площади. -- Гамак, -- разочарованно
пробормотали столпившиеся вокруг него мужчины. Хотя Итикотери и признавали
удобство и теплоту хлопчатобумажных гамаков, но такие были только у немногих
женщин. Мужчины предпочитали лубяные либо сплетенные из лиан гамаки, которые
время от времени заменялись новыми. Гость желал обменять хлопчатобумажный
гамак на отравленные наконечники для стрел и порошок эпена, приготовленный
из семян. За разговорами и обсуждением новостей несколько мужчин Итикотери
просидели с гостем всю ночь.
Арасуве был категорически против того, чтобы вместе с группой жителей
деревни пошла на праздник Мокототери и я. -- Милагрос доверил тебя мне, --
напомнил вождь. -- Как я смогу тебя оберегать, если ты будешь далеко? -- А
зачем меня оберегать? -- спросила я. -- Разве Мокототери -- это опасный
народ? -- Мокототери доверять нельзя, -- сказал после долгого молчания
Арасуве. -- Костями чувствую, что не следует тебе туда идти.
-- Когда я впервые встретилась с Анхеликой, она сказала, что