Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

волне назойливого шума.

Должно быть, это река, подумала я. До нее было рукой подать, но я понимала,

что источник шума где-то в другом месте. Изо всех сил, словно от этого

зависела моя жизнь, я старалась сообразить, откуда же доносится этот шум. А

зарождался он во мне самой.

Целыми днями я не слышала ничего, кроме несмолкающей барабанной дроби в

голове. Я хотела открыть глаза.

И не могла. Сквозь прикрытые веки я видела, как звезды в небе, вместо

того чтобы гаснуть, разгораются все ярче.

При мысли о том, что надвигается вечная ночь, а я все глубже погружаюсь

в мир теней и бессвязных сновидений, меня охватила паника.

Мимо меня, маша руками с подернутых туманом берегов, проплывали Ритими,

Тутеми, Этева, Арасуве, Ирамамове, Хайяма, старый Камосиве. Иногда они

перепрыгивали с облака на облако, разгоняя туман густыми метлами из листьев.

Но стоило мне их окликнуть, как они таяли в этом тумане. Временами сквозь

ветки и листву я видела красно-желтое сияние солнца. Но, через силу открывая

глаза, я понимала, что это всего лишь отблески костра, пляшущие под

пальмовой крышей.

-- Белым людям, когда они болеют, нужна еда, -- явственно слышался

громкий голос Милагроса. И я чувствовала, как он, прижавшись своими губами к

моим, проталкивает мне в рот разжеванный кусок мяса.

В другой раз я узнала голос Пуривариве: -- Люди болеют от этой их

одежды. -- И я чувствовала, как он стаскивает с меня одеяло. -- Я должен ее

охладить.

Принесите мне с реки белого ила. -- И я чувствовала, как смыкаются

вокруг тела руки, покрывая меня илом с головы до ног. Он начинал высасывать

из меня злых духов, и его губы оставляли на коже прохладный след.

Часы сна и бодрствования заполнял голос шапори.

Стоило мне вглядеться, как из тьмы выплывало его лицо.

Я слышала песню его хекуры. Я чувствовала, как острый клюв колибри

рассекает мне грудь. Потом клюв превратился в луч света. Но не солнечного и

не лунного, а в ослепительное сияние глаз старого шапори. Он велел мне

заглянуть в самую глубину его черных зрачков. Глаза его, казалось, лишены

были век и доходили до висков. Они были полны пляшущих птиц. Это глаза

безумца, подумала я. Я видела, как его хекуры повисли в капельках росы, как

они пляшут в блестящих глазах ягуара, я пила водянистые слезы эпены. Сильное

щекотание в горле заставило желудок сжаться в тугой комок, пока меня не

вырвало водой. Она потоком хлынула прочь из хижины, прочь из шабоно и дальше

по тропе к реке, тая в ночи, полной дыма и заклинаний.

Открыв глаза, я села в гамаке и увидела, как Пуривариве выбегает из

хижины. Словно призывая всю энергию звезд, он широко распахнул руки в ночь.

Потом, оглянувшись на меня, он сказал: -- Ты будешь жить. Злые духи покинули

твое тело. -- С этими словами он скрылся в ночной тьме.

Миновало несколько бурных грозовых недель, и пошли ровные дожди,

поведение которых почти всегда можно было предсказать. После хмурых туманных

рассветов по предполуденному небу плыли белые пушистые облачка. Спустя

несколько часов над шабоно собирались тучи. Они нависали так низко, что,

казалось, цеплялись за деревья, зловещей тенью покрывая небеса. Затем

начинался сильнейший ливень, который переходил в изморось и нередко тянулся

далеко за полночь.

По утрам, когда не было дождя, я не слишком утруждала себя работой на

огородах, а обычно шла с детьми на болота, образовавшиеся по берегам реки.

Там мы ловили лягушек и выковыривали из-под камней крабов.

Стоя на четвереньках, ребятишки чутко ловили каждый звук, каждое

движение и молниеносно атаковали зазевавшихся лягушек. С глазами, почти

прозрачными в рассеянном свете дня, мальчишки и девчонки, словно какие-то

злые гномики, ловко затягивали волоконные петли на лягушачьих шеях, пока не

стихало последнее кваканье. С самодовольной улыбкой, свойственной только

детям, не осознающим собственной жестокости, они разрывали лягушку за лапы,

чтобы вытекла вся кровь, считавшаяся ядовитой.

Сняв шкурку, дети заворачивали свою добычу в листья пишаанси и жарили

ее на костре. С гарниром из маниоковой каши получался настоящий деликатес.

Я обычно просто сидела на камне среди высоких побегов молодого бамбука

и смотрела, как вереницы черных и желтых навозных жуков осторожно и почти

незаметно ползли вверх и вниз по светло-зеленым стеблям. В своих сверкающих